Постояв пару минут без дела, я высунулась из-за небольшого прохода между домами — и мне открылся небывалый вид.

Этот богатый и красивый город можно было назвать египетской Венецией. Повсюду причалы и мосты, через центр проложен Большой канал, связывающий две портовые гавани. Гераклион был и крупнейшим портом, в его гаванях стояли торговые суда со всего Средиземноморья.

В центре Гераклиона, на южном берегу Большого канала, возвышался храмовый комплекс — важнейшая святыня города. Здесь жрецы держали торговые конторы, пекарни и скотобойни, художники и скульпторы украшали культовые сооружения, а в храмовой школе юные горожане изучали математику, иностранные языки и медицину.

Все это я знала из лекций в институте, но одно дело — слышать, и совсем другое — видеть своими глазами. Древний город был завораживающе прекрасен!

Посмотрев налево, я увидела, что жизнь в порту кипит, а прилавки купцов соседствуют с мастерскими ремесленников. Где-то на небольшой площади у реки выступали акробаты и были слышны выкрики народа. Судя по запахам, недалеко колдовали над снадобьями лекари.

Рабы сгружали с кораблей керамику, скорее всего, с Кипра, Сицилии и островов Эгейского моря: ступки для специй, греческие вазы, изящно декорированные чаши для питья, амфоры с вином и оливковым маслом, кувшины с лесными орехами. Груженые эбеновым деревом и зерном, здесь останавливались корабли по пути из Центрального Египта в Грецию.

— Осторожно, тебя не должны видеть.

Меня невежливо, но аккуратно затолкали обратно.

— Почему?

— Ты же знаешь, что корпорация имеет три филиала и территория строго поделена. Мы сейчас в Африке, где не имеем права находиться. Если увидят — жди больших неприятностей.

— Что, все так строго?

— Конечно, мы ведь сейчас будем менять историю чужой страны…

— А стоит ли?

Фордайс посмотрел мне в глаза и принялся вытаскивать что-то из рюкзака.

— Поверь, очень нужно. Переодевайся.

— Белье-то хоть можно оставить?

— Да. — Он отвернулся, и я последовала его примеру.

Нечего лишний раз себя травить.

Раздевшись, я осмотрела балахон, который предназначался мне, и принюхалась. Пах он отвратно.

— Ты что, снял его с женщины? — удивленно обернулась я к Фордайсу, замерев.

Он уже облачился в свой балахон и с накинутым капюшоном смотрелся весьма недурно. Впрочем, как и всегда. И почему он не кривой и косой?

Выхватив у меня из рук грязную тряпицу, князь натянул ее мне на голову.

— Ну не с мужчины же.

Просунув руки, он спустил ткань вниз.

— Сколько она ее не стира… Нет, даже думать об этом не хочу. Почему нельзя было взять похожую простыню из нашего времени?

— И где бы ты нашла такую ткань? — приподнял брови творец.

Взяв меня за руку, Редклиф вновь пошел одной ему известной дорогой.

— Спрашивать, что случилось с хозяевами одежды, лучше не надо, да?

— Они живы. Накинь на голову капюшон. Так не видно твоих рыжих волос и бледной кожи.

— Простите, надо было сказать, и я перекрасилась бы, как в юности, — саркастически заметила я.

— Да, темные волосы сейчас бы пригодились, — рассеянно заметил Фордайс, оглядываясь по сторонам.

Мы хоть и торопливо, но не выбиваясь из общего ритма движения, продвигались по улице.

— Кто будет нас отслеживать в такой древности?

— Творец первой степени сразу заметит, а он может быть не один. Присмотревшись к нам, не составит труда понять, что мы жители не этой страны.

— И что тогда?

— В лучшем случае просто свяжут и попытаются узнать наше задание… любыми методами.

— А в худшем?

— Убьют. Это против правил, но мало ли что может случиться в прошлом.