– Карина?

От неожиданно раздавшегося за спиной голоса подпрыгиваю на месте; поворачиваюсь к его источнику и натыкаюсь на извиняющийся взгляд... Сергея Михайловича Климова. Этого человека сложно не узнать по двум причинам: во-первых, он один из соучредителей «Утопии», что автоматически делает его известной личностью; а во-вторых, мой отец по долгу службы частенько общается с представителями верхушки правящей городом элиты, а учитывая, что я нередко помогаю ему на работе – с некоторыми из них знакома лично.

Вот как с Климовым, например.

Наверно, это единственный человек, который имеет отношение к сливкам общества, и о котором я не могу сказать ничего плохого. Либо этот человек чертовски искусно притворяется хорошим, и в таком случае я снимаю шляпу перед его актёрским мастерством, либо – и в это хочется верить больше – он действительно настолько человечный. К сожалению, уберечься от лицемерных людей до конца не возможно, и у нас в периметре тоже есть те, по кому плачет электрический стул, но было приятно осознавать, что во «вражеском стане» имеются такие благородные люди.

Опять же, если я не разучилась в них разбираться.

– Сергей Михайлович... – вместо приветствия получается обвинение, потому что сердце всё ещё часто бьётся о грудную клетку. – Вы меня напугали.

– Прошу прощения, – насмешливо отзывается. – Должно быть, ты задумалась о чём-то очень важном, раз даже моих шагов не услышала?

Отчего-то краснею, как школьница – должно быть, дело в том, что чьи-то шаги в пустом коридоре похожи на удары кирок в каменоломне, и надо быть практически глухим, чтобы их не услышать.

Но сарказм я оценила.

– Да так, ни о чём, – отмахиваюсь. – Вы хотели что-то сказать?

Вообще-то, мне некогда было светские беседы вести: папа собирался что-то предпринимать насчёт нашей больницы, и я предпочитаю поработать немного руками и головой, а не попусту бить язык.

– Просто увидел знакомую фигуру. – Криво усмехается, оглядывая эту самую фигуру – мою, то есть. И не сказать, что мне этот взгляд понравился – непривычный какой-то, оценивающий. – Комиссию проходишь?

Отчего-то начинаю злиться: надо же, какие удивительные у него навыки дедукции – странно, что он до сих пор кресло учредителя «Утопии» занимает, а не правит миром...

И, тем не менее, стараюсь оставаться вежливой – хотя бы ради папы.

– Да, у меня же в этом году распределение. А вы здесь... по работе?

Признаю, от подкола не удержалась; но Сергей Михайлович его то ли правда не заметил, то ли сделал вид и благоразумно не поддался на провокацию.

– Присутствовал на совещании директоров – нужно было послушать отчёт о статистике... – кивает с таким видом, будто это всё слишком скучно, чтобы делиться. – Вообще-то, я хотел поговорить с тобой о другом.

Вот эта последняя фраза заставляет меня напрячься, потому что слишком уж серьёзным был его тон.

– И чего же вы хотите?

Климов берёт меня под локоть и тащит к одной из дверей; только уважение к отцу заставляет меня проглотить своё недовольство и позволить втянуть себя в пустой кабинет.

– Ты уже думала о том, что тебя ждёт после распределения? – интересуется, зачем-то ослабляя узел на галстуке.

От неожиданности даже забываю о том, что собиралась возмутиться, и склоняю голову набок.

– Что вы имеете в виду?

Для меня не было новостью то, что в самом начале функционирования «Утопии» случались непредвиденные ситуации: аккомоданты, которые попадали в богатые семьи к избалованным мажорам, иногда... хм... страдали от жестокости последних – это связывали с несовершенством системы отбора первых. Но, насколько я знаю, специалисты наряду с соучредителями активно прорабатывали этот вопрос и усовершенствовали систему прохождения комиссии, чтобы такого больше не случалось. Может, она по-прежнему также неэффективна, как и в самом начале, а нас лишь на словах успокаивают тем, что «всё под контролем»?