– Совсем больная?!

А-а, вот теперь слышу.

Не успеваю обрадоваться вновь обретённому слуху, как осознаю, что язык к нёбу присох в самый неподходящий момент; а пока я его отлепить пытаюсь, вглядываюсь в лицо парня и понимаю, что знаю его. Ну да, так и есть – это ведь ему вчера инъекцию в том кабинете в «Утопии» делали – он тогда точно так же брови хмурил. Его светло-зелёные глаза потемнели от гнева, но я всё равно узнаю́ их – из тысячи бы узнала. По его лицу сейчас невозможно сказать, помнит ли он меня – слишком уж был зол за то, что я чуть его убийцей не сделала.

– Прости, задумалась, наверно, – хрипло каркаю в ответ.

М-да, ну и голос у тебя, подруга – таким только покойников на кладбище из могил призывать.

– Знал, что бабам на ходу думать опасно, но чтоб настолько... – мрачно рычит. – Какого хрена на дорогу выперлась, раз не умеет твой мозг одновременно несколько задач выполнять?!

Это он сейчас на что намекает – что я дурочка какая-то?

– Я в порядке, спасибо, что спросил, – выпутываюсь из его рук; моя старая тонкая рубашка прилипла к коже в том месте, где только что были его ладони. – Я не пострадала, да и машина твоя в порядке – предлагаю разойтись и на радостях забыть о том, что мы тут встретились.

Он как-то странно смотрит – кажется, вспомнил меня, наконец – и высокомерно хмыкает.

– Твоё счастье, детка – машина только из автосервиса.

На слове «детка» дёргаюсь, как от удара током – и не в самом приятном смысле; терпеть не могу все эти словечки, а тут ещё и мажор этот... В общем, чтоб нам с ним не поменяться местами, перевожу взгляд в сторону его машины, которая... не машина вообще ни разу – БТР целая, под стать хозяину. Мой папа с братьями частенько в гараже ковырялись, а я вечно рядом крутилась, так что эти железки обожала; а вот к общению с мажорами меня никто не приучал – наверно, поэтому оно мне не нравилось.

– Ну что ж, было приятно не попасть под колёса твоей БТР, – салютую ему на прощание.

Это не трусливый побег, честное слово – я просто самоуверенных мажоров не люблю. Перехожу дорогу и скрываюсь в спасительном нутре стеклянного склепа – сегодня я ему до чёртиков рада – и сквозь двойные двери наблюдаю, как парень прыгает за руль и срывается с места. Очевидно, он сегодня сюда снова на инъекцию приходил... Интересно, что она делает, эта серебристая жидкость – уровень его самомнения повышает? Если да, то она чертовски отлично справляется со своей задачей. Забираю у регистраторши свой пропуск и уверенно топаю на четвёртый этаж, крестясь на ходу.

Только бы в нормальную семью попасть...

Сегодня четвёртый этаж пуст, словно корпорация вымерла – конечно, кроме меня никто не тянул с тестами до последнего, все предпочли сдать их и окунуться в беззаботное время, пока оно ещё есть. Я со стуком вхожу в тот же кабинет, что и неделю назад, и готовлюсь к очередному допросу – последнему, на этот раз. Психолог придирчиво вчитывается наугад в некоторые из моих ответов – к счастью, она выбрала те, где надо было дать развёрнутый ответ, а здесь я подошла к заданию ответственно. Но её лицо всё равно ожидаемо недовольно хмурится, будто я могла перепрыгнуть через собственную голову  и выложить ещё больше информации о себе. Наконец она ставит в моём пропуске отметку о том, что последний рубеж мною пройден, и отпускает на все четыре стороны, чем я тут же пользуюсь.

В пустых коридорах и на лестничном пролёте мои шаги отскакивают гулким эхом от стен, и я чувствую себя неуютно, будто во всей «Утопии» есть только я одна. Никогда не любила одиночество, а тут ещё и здание такое массивное... В общем, я прибавила шагу, стараясь скорее отсюда вырваться, но мои планы снова перебивают.