К нему, решительно и вместе с тем неторопливо, почти величественно ступая, подошел высокий светловолосый юноша, передал служителю чемодан. Молодой человек был по-своему красив: бледная чистая кожа, выразительные серые глаза, чуть пухлые губы могли бы сделать его женоподобным, но широкие скулы, твердый мужественный подбородок и крупноватый кадык сглаживали это впечатление. 

Служитель нервно сглотнул, глядя на парня, подал ему самопишущее перо, показал, где расписаться. В движениях работника была заметна какая-то суетливость, почти угодничество. Я с любопытством наблюдала за этой сценой и даже не сразу поняла, что второй служащий тоже вызывает к себе следующего адепта:

– Двадцать восьмой!

Тишина. 

– Двадцать восьмой! 

По-прежнему ни движения. 

Я во все глаза уставилась на симпатичного блондина: кто же он такой, если работники академии еле сдерживаются, чтобы не лебезить перед ним, а адепты его сторонятся, будто он заразный?

Наверное, если бы я не смотрела на парня так внимательно, то и не заметила бы, как он оглянулся на нас, и в его серых глазах мелькнула какая-то тень – то ли обиды, то ли горечи. Но он тут же отвел взгляд и стал смотреть поверх голов. Вид у него стал скучающий и высокомерно-безразличный. 

Только меня было уже не обмануть. Сын нашего лендлорда, виконт Монтойя, тоже умел делать такое лицо, когда хотел скрыть свои настоящие чувства. 

Я оглянулась на Лео и Лу. Они стояли рядышком. Леонард держал свой багаж и саквояж Луизанны и даже немного заслонял девушку плечом, будто защищая. Что ж, похоже, эта парочка нашла друг друга. А я… я вдруг забрала две своих сумки из рук отца и шепнула:

– Увидимся завтра, батюшка, на дне открытых дверей.

Отец качнул головой и повел плечами, будто смиряясь с судьбой – в его глазах я прочла узнавание: похоже, он тоже понял, кто этот двадцать седьмой адепт, из-за которого возникла заминка.

– Да, дочка. Увидимся. 

И я решительно зашагала ко второй конторке. Блондин, пока я шла, ни разу не удостоил меня взглядом. 

Зато служители выдохнули с явным облегчением.

– Ставьте свои сумки сюда, мистрис. Снимайте амулет, который выдали вам в обсерватории, и кладите его в багаж. Наденете, когда окажетесь в общежитии.

Я молча выполнила указания.

– Проходите, – мужчина в мантии кивнул мне на дверь, возле которой дожидался, когда я закончу формальности, молчаливый незнакомец. 

Не оглядываясь и не позволяя себе и тени сомнений, я смела шагнула в его сторону. Парень, не меняя выражения лица, подал мне руку, и я приняла ее. Во тьму за дверями мы ступили вместе, так и не обменявшись ни словом, ни взглядом…

– Ох ты ж, Святая Чаша! – не сдержала я изумления, когда обнаружила, где мы оказались. Даже остановилась, вынудив затормозить своего спутника. – Это куда ж нас занесло-то?

Живя в поселке Большие Озерцы, я, как и все сельские дети, немало времени проводила на улице – в полях, на речке, в лесу. И видала многое. 

Но вот это… это что?! 

Прямой, уходящий в неизвестность коридор, стенами которому служат высокие – выше человеческого роста – ровно посаженные и подстриженные кусты, ветви которых переплелись так плотно, что не то что пройти – руку просунуть не выйдет! Вместо потолка – далекое темное небо, усеянное светилами. Это днем-то?! 

Листва кустов – мелкая, глянцевая, казалась почти черной. Она была совершенно неподвижна: между стенами коридора не чувствовалось ни дуновения ветерка, ни сквозняка. Слабое сине-зеленое свечение исходило от мха или лишайника, которым поросли стволы кустарника, и от шляпок неизвестных мне грибов, пристроившихся у корневищ некоторых кустов.