Шумно выдыхаю.

— А теперь я должна закончить свою работу. Прошу меня извинить.

Кланяюсь театрально. Дерзко. И вылетаю из его кабинета, хлопая дверью.

Но не успеваю дойти до своего стола, как эта же дверь с грохотом врезается в стену.

— В кабинет. Живо.

Подпрыгиваю и испуганно разворачиваюсь.

Раневский надвигается на меня грозовой тучей.

— Я сказал. В мой. Кабинет, — жестко.

— Да плевать я хотела, что ты сказал! — Вскидываю руки. — Достал ты меня уже со своими командами!

Отступаю за свой стол. Раневский наступает. Мое дыхание учащается, и я чувствую, как жар ползет по шее вверх.

— Я ж уволю тебя.

— Да пожалуйста!

— Так будь любезна, — он дергает галстук, будто тот его душит, — зайди в мой кабинет и напиши заявление.

Его грудь и плечи вздымаются и кричат мне, что если я зайду с ним в закрытое помещение, то он меня прикончит.

— Я бы предпочла это сделать здесь. Под камерами.

Ехидничаю.

— Либо ты напишешь в моем кабинете, либо я уволю тебя по статье, и ты пожалеешь.

Тяжело дышу. Он по ту сторону стола, я по эту. И мне нужно только наклониться вперед, чтобы расцарапать его красивую недовольную рожу, но Раневский опережает.

Он подается вперед и пытается схватить меня, но я с визгом выбегаю из-за стола и оказываюсь неудачно загнанной в угол.

Позади меня кабинет Раневского, а впереди он сам собственной персоной, злой как черт. Мимо него проскочить все равно что пройти по краю крыши небоскреба. А я боюсь высоты.

И с приближением Раневского желудок падает вниз, будто я несусь на скоростном лифте на самый верх. Ох, мамочки…

— Если ты меня хоть пальцем тронешь, — пытаюсь храбриться, — я напишу на тебя жалобу!

— Ага, — оскаливается придурок. — Напишешь обязательно.

— Я серьезно! На этот раз я врежу по твоим яйцам так, что они треснут! — бросаю свои девчачьи запугивания, которые этот мудак давит, как семечки под ногами.

— Да что ты.

Еще шаг в мою сторону, и я срываюсь с места. Выбора у меня немного, но если я успею закрыть эту чертову дверь…

Дрожащие пальцы соскальзывают с ключа, а потом дверь уже с той стороны толкают в мою сторону.

— Раневский! — визжу я. — Я буду кричать!

Напираю в попытке закрыться, но Раневский сильнее, и в следующую секунду дверь распахивается, я отлетаю назад, а на пороге стоит разъяренный носорог.

— Ага. Будешь. Еще как будешь.

Он заходит и закрывает за собой дверь…

30. 29

Под его безжалостным взглядом мне совершенно нечем дышать. Но этот хищный блеск в его глазах заставляет меня протолкнуть воздух в легкие.

Представьте себе ситуацию: большой злой лев, запертый в клетке, и тут ему кидают сочный кусок вырезки. Да-да, именно сейчас я так себя и ощущаю — куском мяса. Брошенным хищнику.

Раневский наступает, я отступаю, и вот мы снова танцуем этот странный танец, только теперь вокруг его стола. И напряжение, которое исходит от его тела, как бы сигнализирует мне, что этот мудак может наброситься на меня в любой момент.

В голову опять лезут неуместные кадры на его столе с моей красной отшлепанной задницей, и я прикусываю щеку, но поздно: жар поднимается по шее, чтобы поджечь лицо сигнальным красным цветом.

Взгляд то и дело цепляется за то, как Раневский закатывает рукава, отчего мускулы на его предплечьях соблазнительно напрягаются.

Господи, соблазнительно?! Серьезно?!

Я не знаю, почему считаю его хищное приближение соблазнительным, когда мне хочется описаться от страха.

И при всем при этом Ян умудряется смотреть на меня так, что я чувствую себя провинившийся школьницей в кабинете директора, но что-то мне подсказывает, профессионалом он не намерен оставаться при данных обстоятельствах.