— Я же выберу, — усмехается парень. — Марин, а зачем тебе мужской шампунь? — Вадик слишком внимательно смотрит мне в глаза.

— Это бывшего мужа. Садись за стол.

— Он у тебя моется, что ли? — интересуется он, опускаясь на стул.

— Нет. Он у себя моется. А в чем дело? — раскладывая по тарелкам омлет, я хмурюсь.

— Просто так спросил. — Вадим изучает дверцу холодильника, где висят наши с Аськой фотографии: мы в Сочи в прошлом году. — А у тебя миленько. Это твоя дочка?

— Да.

— На тебя похожа. Такая же красивая, — я смущенно отвожу взгляд и ставлю тарелку с омлетом перед парнем. — Спасибо, — он осторожно берет меня за руку. — Хотел сказать…

Мой телефон, лежащий на микроволновке, разражается стандартной мелодией, и я вынуждена отойти.

Хорошее настроение быстро улетучивается.

Звонит бывший муж.

Я выдергиваю шнур адаптера и, выйдя в коридор, отвечаю:

— Да, Сергей?

11. 11

Вадим

Мы приехали на дачу пару часов назад. На свой участок я даже не совался. Как зашел к Марине без приглашения, так и торчу на веранде.

После ночного ливня двухдневной давности земля еще сырая, так что поливать ничего не надо. Зато дали свет, Марина даже радио включила.

У нее на веранде, под крышей, подвешены две доисторические колонки “Электроника”. Я сначала решил, что это такая акустика в стиле ретро. Ну, знаете, сейчас модно иметь стилизованные под прошлый век виниловые проигрыватели и деревянные радиоприемники, но, оказалось, что у моей соседки работает трушная советская хай-фай система.

— Неплохой звук. Они и зимой тут висят? — удивляюсь я, рассматривая колонки в корпусе из ДСП с темным шпоном.

— Конечно.

Мы сидим на диване. Вернее, Марина сидит, а я лежу, устроив голову у нее на коленях. Над крышей веранды медленно плывут белые кучевые облака. Марина снова кому-то строчит в телефоне. Я кошусь, чтобы подглядеть, но девушка отворачивает телефон, а потом и вовсе его блокирует.

— А я думал, это прикол, что в Союзе все неубиваемое, — говорю как ни в чем не бывало.

— Кроме самого Союза, — замечает Марина. — Я родилась восьмого декабря девяносто первого.

— Ммм. И? — хлопаю глазами, глядя на нее снизу вверх.

— Беловежская пуща, ну? — передразнивая меня, часто моргает она.

— Что-то знакомое, — дурачусь, сообразив, к чему Марина ведет. Она закатывает глаза, а я улыбаюсь. — Да понял я. Ельцин пропил страну.

Усмехаюсь, наткнувшись на удивленный взгляд в стиле “неплохо для поколения ЕГЭ”, умалчивая о том, что только что процитировал моего деда, который не переваривает Ельцина.

И потом, я же говорил, моя мать – учитель истории. Поэтому, если кто-то начнет ругать Ельцина, Сталина или Бориса Годунова, я всегда смогу поддержать беседу.

Из динамиков льются звуки трека Дэвида Гетта, и я снова не могу не отметить, что бывший Маринин муж – тот еще Кулибин. Руки у него явно не из жопы растут.

А потом мне звонит мама, и я жестом прошу Марину убавить громкость. Она направляет пульт на “голову” от музыкального центра, к которому подключены колонки, и я принимаю вызов.

— Да, мам?

— Вадик, ты куда опять пропал?

Я смотрю на притихшую надо мной Марину.

— Да я у Ромки ночевал, — вру, почесывая кончик носа. — Мы засиделись… Я же тебе вчера написал, что не приду ночевать.

— Я видела, — сухо произносит мама.

— Я на даче, так что не ждите сегодня.

— Опять? И что там делать?

— Ну как что? — я поворачиваю шею и трусь щекой о грудь Марины. — То то… то это.

Прикрыв ладонью рот, Марина беззвучно хихикает. Ее грудь трясется и вибрирует.

— Придумали мне тоже какую-то дачу! — сердится мама. — Когда вернешься?