Он вытащил из меха с водой запорную пробку и, шатнув колеблющуюся емкость, выплеснул немного воды страдалице на лицо. Она немедленно пришла в себя, почувствовав живительную силу чистой воды. Вытянув шею как гусыня, припала к меху и жадно пила, не поднимая даже глаз на Мехмета, пристально вцепившись взглядом в источник воды.

– Ты вижу, реку можешь выпить, – пошутил он, когда, удовлетворив жажду, она наконец отвалилась от бурдюка с водой.

– Рахмет… – прохрипела она, после нескольких неудачных попыток справиться с голосом. – Как вас зовут?

– Меня зовут Мехмет-ага, Колючка, – улыбнулся капитан.

– Спасибо, Мехмет-ага… – через силу улыбнулась рабыня. – Я никогда не забуду твоей доброты…

– Кто говорит про никогда, не понимает ничего, – он покачал головой. – Молчи и не на что не рассчитывай. Дела твои плохи, видит Всевышний. Уповай только на него, вот что я могу тебе сказать…

– Всевышний меня не оставит, – твердо произнесла она. – Только ему знать, какие у кого дела.

Капитан покачал головой и, недовольно ворча себе под нос, перешел на другую сторону фелюки.

***

Джафар проснулся к вечеру, когда на корме уже зажгли масляный светильник.

Поворочавшись, он с трудом продрал глаза и со стоном потрогал свой нос. Это дало ему сил, и краснобородый рывком поднялся на колени, мгновенно преодолев вес живота, тянущего его к палубе.

С ненавистью оглядев привязанную, он не нашел в ней ущерба, который надеялся обнаружить, и с проклятиями выругался.

– Ты что ли неубиваемая, змея? Тебе даже соль не солит, что ли? Или ее кто поил? – с подозрением окинул он взглядом нубийцев. Те отрицающее помотали головами.

Плешивый Фарук сунулся было вперед, но наткнувшись на колючий взгляд капитана, сдал назад.

Джафар слегка откинул голову и, скрестив руки на животе, оглядел привязанную.

– Ну ничего… Так даже лучше. Твой вид тебе пригодится. Из царства сна я привез для тебя неплохое наказание, воистину само небо подсказывает мне! – Джафар самодовольно захохотал. – Ты будешь счастлива узнать твою меру! – его живот затрясся от самодовольного смеха. – На седьмое небо попадешь.

– Что ты задумал, почтенный Джафар? – заискивающе поинтересовался Фарук.

– Небо послало мне сон о племени мутайр, – ухмыльнулся краснобородый.

– Я не вижу причины хвастаться такими снами, – сморщился Фарук, – они же вроде животных. Такие же дикие. Лучше бы тебе, о Джафар, приснился сон о толстых баранах, он хоть был бы ближе к плову, а значит в нем было бы больше вкуса и смысла, – захихикал плешивый.

– Понятно, почему волосы покинули твою голову, Фарук, – отмахнулся толстяк. – Ничего не может расти в пустоте. Когда я говорю – всегда есть смысл, даже если твой скудный ум его не углядывает. Если бы у тебя были мозги, Фарук, ты бы помнил убийство Масумбека, достойнейшего посланца шаха Тахмаспа. Имя Тахмасп знакомо тебе, вижу, но более тебе недоступно. Так вот убили его эти, как ты их назвал, дикари. Султан щедро простил им этот проступок, да будет доволен им Всевышний.

– От твоих слов голова сама пустеет, Джафар, – поднял руки вверх Фарук. – Ты как журчащий ручей – все время шумишь и ничего толком не сказал.

– Может быть, в один прекрасный день о Фарук, у тебя в голове зародится терпение, вслед за волосами, – кивнул Джафар. – Племя мутайр, как услужливо подсказал мне сон, может весьма помочь мне с устройством этой рабыни, да смешается с пылью её имя. Некоторые зовут место, куда мы едем, гяур-измир – за те нравы, которые царят в этом месте. Но эти кочевники там выделяются, как сабля среди палок. Среди всех кочевников это племя – самое дикое. Они умываются верблюжьей мочой для здоровья и красоты кожи. Они берут плату за сопровождение караванов и всякие темные делишки. Если нужно кого-нибудь зарезать и выпотрошить, как барана, им нет равных. Но вот как торговцы они никакие. Вследствие благоволения султана им разрешено пребывать в османских караван-сараях и становых площадях. Я научу их новому способу добывать деньги. Я продам её в племя как жену на час! – Джафар самодовольно осклабился. – Они будут продавать её за деньги всякому, у кого еще не отвалился от проказы стручок, за медную монету. Любой завшивленный бродяга возьмет ее. За пол монеты! Я чуть не совершил непоправимого, отправив её в пекло к её создателю и тем самым избавив её от страданий. Она не захотела принять по доброй воле меня, так примет тысячи других – по их воле!