А спустя год отношений Петеньке вдруг стал кто-то мешать… «Чувства остыли?», — испугалась я, и оторопь взяла. Кто бы мог подумать, что я смогу так сильно кого-то полюбить.

— Уверен? — игриво проведя кончиком языка по губам, я поняла, что никуда не уйду. Не отпущу его… Рано нашим отношениям еще идти на спад! — А мне тут кое-что в голову пришло…

Уперевшись ладонью Пете в грудь, немного толкнула мужчину, и он поддался, отступая к столу. Я видела, как сильно он хочет меня, буквально сходит с ума. Аж челюсти сводит! И все равно он меня удивил:

— Аня, поехали в отель! Какая муха тебя укусила, а?

Невинно играя бровями, я провела коготочками от шеи до груди, якобы случайно зацепив застежку лифа. Он распался, оставляя меня, в чем мать родила. Грудь оказалась полностью голой, а Петя задохнулся и упал на свое широкое коричневое кресло, как будто мужчину током шандарахнуло.

— Вспомнила сегодня, как мы в Венецию полгода назад ездили… — мягко прошептала, неторопливо опускаясь перед ректором на колени. Его голубые глаза горели адским пламенем.

— И? — язык мужчины вяз, слова стали невнятными. — Что ты там именно вспоминала, пупсик?

— Помнишь, как мы с тобой украли пьяные гондолу, заплыли в какой-то глухой угол и кое-чем там от скуки занимались? — пальчики мои нежно подползли к ширинке Пети, где штаны уже едва ли не рвались от желания мужчины. Он зарычал, когда понял, зачем именно я расстегиваю молнию и поглаживаю черные боксеры. — Ностальгирую, знаешь ли…

— Хочешь в Венецию? Съездим, Анечка! Только… — попытался противиться он, но обмяк в тот момент, когда я высвободила из узкого заточения его каменный, покрасневший член. Зашипев, словно от боли, он закусил кулак и прорычал: — Черт, да что ж такое-то со мной!

Внутри я ликовала, Петенька поражен, а наша страсть спасена. Теперь, когда главная задача — «уломать» — была позади, я зависла над его мужским достоинством. Он идеально подходил к моему женскому началу. Ни раз от подружек я слышала в адрес их парней: маленький, большой… С Петей я кончала каждый раз, как впервые. Мне нравилась его правильная длина, толстый ствол и мощная головка. От одной мысли, как Петя сжимает мои бедра и насаживает на себя, клитор сладко сжимался.

«Скоро! — обещала я себе, касаясь губами головки. — Скоро ты получишь свое!».

Мои губы скользили по его члену, руки жадно сжимали яички. Я знала, как именно он любит: быстро, агрессивно, жестко. Мужчина стонал, откинув голову назад. Намотав мои волосы на свой кулак, он невнятно шептал:

— Как же ты охеренно сосешь, Аня… С ума сойти.

На секунду оторвавшись, я осуждающе на него взглянула:

— Только это, господин ректор? Больше отметить нечего?

И тогда он странно на меня посмотрел. Как-то по-новому, я даже вздрогнула. С жалостью? Тоской? Словно любил и не понимал, что со мной делать? Во всяком случае, мне, наивной блондинке, так тогда казалось. Словно ректор Петр Степанович от меня без ума, но сказать стесняется.

— Ты во всем прекрасна, Аня, — четко, с полной уверенностью в каждом слове, произнес он.

На губах моих застыла робкая смущенная улыбка. Не зная, куда себя деть, я вернулась губами к его члену, поглощая его целиком. В этот момент он задрожал внутри меня, кончая куда-то глубоко внутрь. Отстранившись назад, падая на ягодицы под столом, я самодовольно наблюдала за тем, каким умиротворенным стал Петя.

— Дверь закрыла? — зачем-то уточнил он, я кивнула. Тогда он поднялся, а вернулся с моим тренчем. Кинул его под стол и приказал: — Надень, но не застегивай. Охренеть, как хочу взять тебя на этом ковре в твоем развратном плаще!