На кухне стоит полная тишина. Я рот не могу открыть, потому что мне стыдно. А мама не мешает папе представлять в воображении все казни мира, что он совершает с Ветровым.

– Глеб в курсе? – вопрос отца заставляет меня подпрыгнуть на месте от испуга, а нож в руке, которым я режу хлеб, чуть по пальцам не проехал.

– Аккуратнее, дорогая. – Я слышу голос Ветрова, и так мне хочется, чтобы он провалился сквозь землю.

Но я только бросаю на него убийственный взгляд, а после отвечаю папе:

– Пап, здесь нет смысла быть в курсе. Семён просто зашёл в гости, узнать о моем здоровье, и всё. У нас ничего нет, – стараюсь говорить спокойно, но голос все равно дрожит.

– И поэтому ты была с ним в комнате, в расстегнутой рубашке, – добавляет папа, всё также сверля взглядом Ветрова, который, по всей видимости, даже не понимает, что сейчас происходит.

– Папа, ты преувеличиваешь…

– Любаш, ну мы взрослые люди. Зачем оправдываться? – выдает Ветров, перебивая меня, а я дар речи теряю.

– Ой, мама дорогая, – доносится рядом шепот мамы, которая всё это время тоже пытается резать колбасу, но что-то у неё идёт не так.

– Мирон Борисович, – Ветров обращается к моему папе достаточно спокойно и даже как-то беспечно, – я же не против официально спросить у вас, можно ли мне встречаться с вашей дочерью. Но вам не кажется, что это будет неуместно?

Смотрю, как у папы сжимается челюсть, и даже боюсь представить, что сейчас может начаться.

А ещё меня напрягает то, что Ветров знает моего папу по имени-отчеству.

– Ветер, скажи, я похож на того, кто желает своей дочери зла? – строго спрашивает папа.

А у меня холодный пот выступает на спине. Я слышала о бурной молодости моего папы, но только из рассказов дяди и дедушки.

– Мироша, – шепчет побледневшая мама, а мне становится и вовсе не по себе.

– Тихо, Галочка. Сейчас разговаривают мужчина и вот этот. – Папа зло кивает в сторону Ветрова, который сжимает руки в кулаки, да так, что костяшки белеют.

Я хватаю чашки, чтобы отвлечь себя. Хочу сделать всем кофе, но паника начинает захлёстывать.

– Мирон Борисович, некрасиво так общаться с будущим зятем, – произносит Ветров сквозь зубы, а у меня от шока чашка из рук выпадает, разлетаясь вдребезги.

Мама закашливается, а папа покрывается красными пятнами от злости.

– Любовь, что здесь происходит? – спрашивает папа таким голосом, что я начинаю бояться за его здоровье.

– Папочка, ты только не волнуйся. Тебе нельзя, – бубню я, ища глазами веник и совок. – Семен шутит. Это у него юмор такой. Рождественский.

– Люба, прекрати вводить родителей в заблуждение, – останавливает меня этот идиот, поднимаясь из-за стола.

– Ветров, заткнись! – шиплю на эмоциях и сразу осекаюсь, вспоминая его слова в комнате на такую же мою фразу.

Но, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отказали.

– Люба, я надеюсь это просто шутка, и ты сейчас проводишь своего гостя… – Но Ветров не даёт договорить папе, перебивая его:

– При всем моем уважении к вам, Мирон Борисович, но уже поздно меня провожать. – Он расправляет плечи и встаёт рядом со мной. – Люба, конечно, не подарок, но женщина она хозяйственная. Да и у меня есть чем похвастать. Так что мы уж сами разберёмся, как нам быть и с кем нам жить.

– Слышь, ты! – взрывается отец, повышая голос, но тут на кухню возвращается мама с пылесосом.

Когда она успела выйти?

– Ой, не нашла я веник, так что соберу все осколки пылесосом. – И врубает моего старенького трудягу, который своим ревом заглушает любые голоса.

Я вижу, как шевелятся папины губы и как он стоит напротив Ветрова, убивая его взглядом. А этот напыщенный индюк даже глазом не ведёт.