Ирма оказалась почти на другом краю поселения. Она упала перед входом и теперь корчилась, как зародыш, прижав руки к животу. Что может болеть? Живот сложная зона, там столько органов! Это может быть непроходимость, придатки, желудок, аппендицит… Ох, только бы не аппендицит! Оперировать я не умею!

— Ирма, где болит, скажи, — Геля упала на колени и попыталась разжать стиснутые руки женщины. А я склонилась над ней. Всё лицо в поту. Бледная до зелени. Землистая кожа. Губы искривлены болью. Чёрт, это всё же аппендицит…

— Геля, погоди, дай место.

Я потеснила новую подругу и положила ладонь на руки Ирмы. Ей было не больше тридцати, но выглядела она намного старше. Я мягко надавила и сказала тихо:

— Ирма, мне нужно осмотреть вас.

— Не трожь, — прошипела она сквозь зубы. — Я сама ведьма, знаю, поболит и перестанет!

— А если не перестанет? Если ты умрёшь?

— Не умру! Я уж должна была умереть на костре, ан нет! Тут оказалась!

Я покачала головой. Первая жизнь набрала себе людей из тех, что должны были умереть, перенесла их сюда и оставила выживать. Это что, какой-то социальный эксперимент? Впрочем, она же говорила, что этические законы на ней не работают. Значит, другая цель. Но какая именно — сейчас не важно. Важно спасти Ирму от перитонита. Если он уже разлился по внутренностям, я вряд ли смогу вылечить её.

— Ирма, что бы ты ни думала, я уверена, что у тебя нечто серьёзное. Если ты не дашь себя осмотреть, то умрёшь в страшных мучениях. И та сила, которая вытащила тебя из костра, не сможет тебе помочь.

— Что ты говоришь, Руда? — прошептала Геля. — Первая жизнь нам всё дала!

— Она вам не союзница, — сердито ответила я. — Она эгоистично выдернула нас всех сюда и бросила на произвол судьбы.

— Уходи, оставь меня, — простонала Ирма, ещё сильнее скрючившись на земле. Я поднялась с колен. Нет, так нельзя. Если я оставлю её умирать, то никогда себе не прощу. Огляделась. Махнула рукой двоим парням, которые куда-то тащили охапки дров:

— Помогите занести её в шатёр.

— Не трогайте меня! — крикнула Ирма, а Геля принялась гладить её по голове и шептать на ухо что-то, чего я не могла разобрать, да и не хотела. В конце концов, женщина обмякла и позволила взять себя за ноги, плечи, отнести в шатёр. Я вошла под полог, отвязала Ярика и отдала его Геле:

— Подержи, пожалуйста, мне будут нужны все мои силы.

— Ты травница, Руда? — спросила Геля с тревогой, принимая от меня спящего малыша.

— И травница тоже.

Присев рядом с Ирмой, я первым делом пощупала её лоб. Горячий. Жар, температура под тридцать девять… Ох, трудно придётся! Это не волчью лапу срастить, это весь организм придётся лечить…

— Мне нужно раздеть тебя, — сказала Ирме безапелляционным тоном. Та только глаза закрыла, и лицо её снова исказилось болью. Я задрала подол платья к груди, потёрла ладони, чтобы согреть их, и приложила к её животу. Живот острый. Волшебный рентген показал внутренности, как всегда. Они светились зелено-жёлто-оранжевым, и красным сигналом светофора ярко полыхал тот самый криминальный отросток, который раньше участвовал в пищеварении, а теперь превратился в ненужный рудимент.

— Что с ней? Что ты видишь?

Шёпот Гели заставил поёжиться. Но она хоть поймёт, что такое аппендицит. А остальные?

— Вижу, в чём проблема, и очень надеюсь, что смогу вылечить.

— Не кровит, значит, не ребёнок…

— А она что, беременна? — испугалась я. Провела по животу ещё раз, словно датчиком УЗИ вдавила. Очертания матки — рогатой, чуть припухшей, зелёной. А внутри — как маленькая рыбка в аквариуме, плавает зародыш.