Подняв голову, он вытер пот со лба и оглядел полосу леса. Руда ещё не вернулась, а ведь должна была. Зачем только сына с собой взяла? Самое большое сокровище — сын! Его беречь надо, холить и лелеять, а не таскать в лес! Но разве ж Руду переспоришь? Ей виднее, она мать, она травница и — чего уж там скрывать, Ратмир часто думал, не говоря вслух, — ведьма. Руда — их путеводная звезда. Кому б ещё он позволил командовать собой?

Светлый князь нового княжества покачал головой и вернулся к своему занятию. Но Буран, гревшийся на солнышке — холодном, северном — рядом с крыльцом, вдруг поднял башку, уставился туда, куда только что смотрел Ратмир, долго и напряжённо. Потом вскочил, ткнул хозяина в колено мокрым носом — настойчиво. Гавкнул. Что-то увидел или почуял? Руда бы спросила у пса, в чём дело…

— Что там, Буранушка?

Пёс глянул в глаза умными зенками и снова гавкнул, уже строже и громче. Словно сказать хотел что-то. Ратмир насторожился и, отложив шкурку, встал. Теперь и он увидел щенка, который нёсся со всех ног прямиком к дому.

— Ах ты ж… — только и смог сказать. Буран снова глянул, но теперь в его глазах читалась тревога.

Лютик притормозил на полпути, видя, что его заметили, и, упершись четырьмя лапами в траву, громко, требовательно и часто залаял. Потом бросился бежать обратно, хоть и запыхался. Буран без раздумий сорвался с места в галоп, но оглянулся на хозяина.

У Ратмира сердце захолонуло. Что-то стряслось с Рудой! Не мешкая, он рванул за собаками. Бежать было далеко — Руда за своими травками ходила в самое сердце леса. Ругаясь на бегу самыми страшными словами, он вскоре начал задыхаться — давно не было сражений, засиделся на месте! Охота — не то, на охоте не побегаешь…

Лютик привёл их к прогалине и сунулся сразу в кусты. Острым глазом Ратмир подмечал следы на траве: вот тут Руда сорвала листья, вот тут присела, а здесь раздвинула ветки — мех от лисьего жилета на ветке остался. А в кустах на траве — кровь! И капкан окровавленный, раздвинутый. Неужто Руда попалась? Нет, не она: шерсть серая в крови клочками торчит из ошмётков плоти… Зверь. Руда лечила зверя, бесстрашная. Безголовая… Бить её надо, как учат деды. Бить-учить. Да разве ж пальцем можно тронуть её, Рудушку славную, любую, светлую, упрямую?

Лютик подскочил к замершему на колене Ратмиру и ткнулся носом в лицо, заскулил, отбежал. Буран сосредоточенно вынюхивал траву, то и дело тряся головой, будто от мошек отряхивался.

— Что там, Буран? — спросил Ратмир, хмурясь. Что с Рудой случилось? Ежели зверь напал, убил бы на месте, не уволок бы. Может, сама ушла? Куда? Зачем?

Буран поднял голову и чихнул. Ещё раз. И снова. Лютик затряс головой, отчего уши его смешно зателепались по сторонам, и снова залаял, отбежав в сторону.

— Да понял я, понял. Руда ушла туда, — проворчал Ратмир. — Одна? Сама?

Лютик подбежал к отцу, куснул его за холку — не больно, не сильно, чтобы привлечь внимание. Буран огрызнулся, но пошёл нюхать дальше. Туда, куда побежал Лютик. Оглянулся на Ратмира. Отбежал ещё, снова оглянулся.

Понятно. Руда пошла туда.

Лютик фыркнул, чихнул и, подбежав к Ратмиру, прыгнул лапами ему на грудь.

— Да, идём, — ответил он. — А это что? Следы…

Не лапы звериные, не Рудины сапожки. Большие следы ног. Мужские. Не то лапти, не то странные боты какие-то — широкие и основательные. Наши такое не носят. Чужие.

Люди!

Ратмир выпрямился, глянул с опаской на лес. Как знать, где сейчас эти чужаки. И люди ли. Вон в Кайа-Тиле змеи были, а тут незнамо что и незнамо кто может гулять по лесам. А у него, Ратмира, только кинжал с собой…