— Так ить, матушка, никто их не видит, нечистиков-то!

— Никто не видит, а я вижу, — сказала ей твёрдо. — А тут нет никого, не попадались на глаза.

— Так ить нечисть близ людей живёт, а мы тут с год всего. Можа, и не было, а теперича пришли да гадить принялись по их обыкновению!

Я смотрела на Ирму задумчиво. А ведь она может быть права! Чертовски права, и чертовски в самом прямом смысле. Если тут появились нечистики, то жизни нам с ними не будет… Надо приструнить их сразу же, не дожидаясь второго случая.

Кашлянула, чтобы прочистить горло, и сказала громко:

— То существо, которое испортило молоко, должно явиться ко мне в шатёр немедленно! А если не явится, я всё поселение травами обложу и солью обсыплю! Никогда в жизни не удастся выйти отсюда! Понятно? И если поймаю гадёныша за пакостями — руки-ноги переломаю, и мне даже стыдно не будет!

Потом уже тише велела Лус:

— Молоко вылей, и пусть коза отдохнёт.

Решительным шагом я направилась в свой шатёр. Интересно, удалось ли мне напугать нечисть? Про травки я не врала. Я так домового отпугивала в Кайа-Тиле, смогу и запереть пакостника в поселении. Теперь главное, если он всё же придёт в шатёр, — не спугнуть и постараться привлечь на свою сторону.

С нечистью всегда лучше дружить…

В шатре, как всегда, царила маленькая суматоха. Забава, тяжело передвигаясь со своим большим животом, ругалась на Наталью. Цесаревна баловалась, бросалась деревянными игрушками Ярика и вообще вела себя, как невоспитанная капризуля. Забава пыталась её поймать и усадить за обед, но Наталья не давалась в руки. Когда я вошла, Забава пожаловалась мне:

— Представить себе не могу, что у меня родится вот такое маленькое чудовище!

— Добрая ты слишком, — я покачала головой и ткнула пальцем в Наталью: — А ну! Собери быстренько игрушки и садись обедать. Немедленно, поняла?

То ли у меня был командный голос, то ли Наталья меня боялась и уважала, но безобразие немедленно прекратилось, игрушки вернулись в плетёную корзинку, а цесаревна уселась перед очагом и смирно сложила ручки на платье перед собой. Забава вздохнула:

— Эх, почему у меня не получается так? Держи, моя красавица, кушай.

— Потому что ты жалостливая, — усмехнулась я, отвязывая Ярика от себя. Забава протянула руки:

— Дай мне племяша, я его люблю больше всех! Он меня слушает, правда, мой сладенький, правда же?

Она засюсюкала с Яриком, который проснулся и принялся громко выражать взаимную любовь к тётке. Я же сняла плащ, сапоги и села, с наслаждением вытянув ноги к огню. И где эта пакость мелкая, которая развлекалась, портя молоко? Ей-богу, не явится сию секунду, я нафиг травками всё поселение засыплю!

Пакость явилась.

Сначала я заметила движение краем глаза. Повернула голову, но никого не увидела. С сомнением моргнув, глянула на огонь. А когда подняла глаза на топчан, там сидела маленькая сухонькая бабёнка с морщинистым личиком и крохотными ручками. Одета она была в смешной сарафанчик с оборочками, явно детский, а на голове лихо набекрень сидела панамка в красный горошек. Не зеленоватенькая, как моя старая знакомая Кика, а розовенькая, как новорождённый поросёночек. Я удивлённо пялилась на это явление природы, потом спросила:

— Ты кто?

— Кикимора я, — с достоинством заявила нечисть. — А чего надо?

— Зачем молоко испортила?

— Так работа такая. А чего?

— Да ничего. Откуда ты взялась-то?

— Так жить пришла. А чего, нельзя?

— Ну ты борзая кикимора, скажу я тебе, — усмехнулась. — Была у меня одна знакомая из твоих, так она поспокойнее себя вела.

— Ты, что ль, с нечистью водишься? Ведьма, что ль? — удивилась кикимора. Я кивнула, передразнивая: