— Пора ёлку ставить и подарки паковать, — рассмеявшись, я посмотрела на гору. Улыбка сама сошла с лица. Чёрт бы побрал первую жизнь! Сейчас я могла бы быть дома и выбирать любимому лучший подарок в торговом центре, а вынуждена тут думать, что бы такого сделать из подручных средств.

К нам подскочил Моки и затряс покрасневшими руками:

— А вы что ж, сдались?

— Мы отступили, — с достоинством сказала я. — А вы уже все мокрые и замёрзли.

— Зато я надавал по ушам этому проклятому завоевателю!

Моки, как молодой петушок, подбоченился и выпятил нижнюю губу с видом победителя. Я хмыкнула:

— Странно, думала, вы уже давно примирились. Да и ведь из разных эпох пришли сюда.

— Он порабощал мой народ!

— Уймись, Моки, — посоветовала ему Геля.

— Да, лучше ёлку сруби и притащи в поселение, — деловито добавила я. — Украшать будем.

— Ёлка это пережиток капитализма!

Геля даже вскинулась, как будто на комсомольском собрании. Я потрясла головой, отгоняя призрак Ленина на флаге и Сталина на портрете, укорила подругу:

— Ангелина, ну какой капитализм… Мы с тобой в диких ебенях в окружении людей, большинство из которых про капитализм и коммунизм ни слухом ни духом.

Она махнула рукой:

— Ай, всё равно. Не надо рубить. Вон ёлка стоит, мы так её украсим…

На том и порешили. Покричали мужикам, что миру мир и чай с пирогами, пошли сушиться. Но меня не оставляла мысль о подарках. Ладно, своим как-нибудь что-то найдём, это вопрос смекалки.

А вот кто-то нам очень должен большой-большой подарок. И должен давно.

Переодевшись и переодев Ярика, я покормила сына и уложила его спать под присмотром Вранки. Потом мы пошли собирать всякие ленточки и нитки, обрывки шкур, деревянные фигнюшки, железные колечки и просто пока не нужную ерунду. Молодёжь с радостью поддержала наш порыв и принялась мастерить украшения из ничего. Я даже порадовалась за поселенцев — какая фантазия у них! Сама решила ничего не придумывать, без меня придумщиков хватило.

Я накинула на себя тёплый плащ, подбитый беличьим мехом, и вышла за околицу, за ёлку, за истоптанный в наших баталиях снег. Глядя на небо, улыбнулась. Что же нам ещё предначертано испытать? Не судьбой, нет. Первой жизнью. Что она хочет от всех этих людей? Ещё тогда, в моём мире и в моём времени, когда я задавала ей этот вопрос, она ответила, что мне не объять. Я, конечно, не светоч ума, не супермозг, но не считаю себя дурой.

Почему бы просто не сказать зачем собираешь коллекцию людей? Которые, к тому же, должны были умереть?

А если я тоже должна была умереть? Разбиться насмерть в этой проклятой электричке?

От этой мысли на миг стало жарко. Потом я встряхнула головой, чтобы остановить круговерть воспоминаний, и вгляделась в снежную пустыню, посреди которой высилась гора. И вздрогнула.

Две чёрные фигурки — побольше и поменьше — шли оттуда к поселению.

Оглянувшись на своих, я подумала: может, позвать мужчин? Мало ли, кто тут может шастать и с какими целями… Но потом поняла, что фигура поменьше — это ребёнок. Ребёнок не угроза.

И пошла навстречу, подняв подол платья. Сапоги проваливались в глубокий снег, но, слава богу, были достаточно высокими. Я вспомнила детство, подкидывая снег носками сапог, и порадовалась, что могу ещё чему-то радоваться. Но одинокие фигуры в слепящей белизне тревожили.

До того самого момента, когда я увидела цветные юбки и такой же яркий платок, которым была повязана голова большой фигурки.

Цыганка!

Чтоб её волки съели!

Прямо даже захотелось позвать волков из леса — столько добычи! Но промолчала. А то как потом общаться с первой жизнью? Да и не виновато это тело ни в чём, его заставили служить так же, как и нас заставили переместиться сюда. Так что пусть пока живёт, а я узнаю, чего ей опять надо от нас.