Все то время, что он говорил, я старалась поймать его взгляд, не желая верить, что он сейчас отказывается от меня. Вот так ясно дает мне знать, что я не нужна и не желанна ему, просто и понятно - не оставляя ни малейшей надежды.

Он не смотрел на меня, разве что мельком - отводил глаза от моего нескромного наряда. А я уже и не пряталась, руки сами упали на колени. Было плохо - душили обида и горечь, выжимая слезы из глаз, сдавливая горло. Я нечаянно всхлипнула. Он посмотрел на меня и опять неловко отвел взгляд.

- Не опасайся того, что кто-то узнает о нашем нынешнем договоре – я все устрою, как должно. У нас нет такого обычая - обрезать косы… после первой ночи, и я объясню это твоему брату. А… еще простынь… я все устрою, тебе не о чем беспокоиться. Я пойду, – встал он и пошел к двери, а я вспомнила о наставлениях Друны и в отчаянии вскочила и сдернула с плеч рубашку, нечаянно разорвав тончайшую кисею. Она опала к моим ногам, а он развернулся на звук рвущейся ткани и замер, быстро обежав мое тело глазами.

Я замерла, вытянувшись струной и не дыша… ну же! Друна говорила, что против этого невозможно устоять, что вид совсем, до последней ниточки раздетой, нагой женщины пьянит мужей, напрочь лишая их разума. Опять ловила его взгляд, жалко молила своим, но он не взглянул мне в глаза, только поднял руку и медленно провел ею по своему лицу, будто с силой стирая с него что-то грязное или даже сдирая прямо с кожей! Хмыкнул или прохрипел что-то – я не поняла что, не услышала – уши заложило, в висках стучало, разум плавился от почти невыносимого стыда. По голой коже пробежал стылый холод, потом опять кинуло в жар.

- Я все устрою, я же обещал тебе, так что не нужно этого, - опять выдохнул он и… вышел за порог. А я упала на кровать, как стояла. Откуда во мне было столько их – слез этих? Всегда боялась плакать громко и сейчас опять давилась слезами, а хотелось орать! Голосить! Выть от страшного разочарования. Не нужна… Страшная, рыбина бесцветная… поганка бледная. Не нужна ему совсем, ни разу, ни капельки!

Как долго я ревела – не знаю, а только вскоре почуяла себя совсем разбитой и то ли уснула, то ли забылась от усталости. Потом очнулась, будто толкнули меня, вскинулась и села на постели. Поняла, чего я не сделала – важного, основного - я должна была сказать ему, что не хочу разрывать наш брак, что мне нужна свобода, но не от него. Ведь он не знает о том, что давно люб мне, что я разделась, не стыда перед людьми боясь, а потому что с ним быть хотела. Я же не сказала ничего, а он этого просто не знает! Он жалеет меня, а сам ничего обо мне не знает! Ну и пусть вначале жалеет… это уже немало. А потом я подросту, а еще постараюсь много есть и стану не такой худой. Еще если косы хной… и подсурьмить брови… я понравлюсь, обязательно понравлюсь ему когда-нибудь!

Я подхватилась, метнулась к своим сундукам и надо же! В первом же нашла нижнюю рубаху, посчитав это добрым знаком. Накинула ее, следом – полушалок на плечи и выскочила за дверь. Прошла по длинному проходу, растерянно оглядываясь - я не знала дома, не знала где мне искать его. Шла до самого конца, пока не дошла до окна и там запнулась, застыла на месте, потому что услышала…

Все, как тогда, когда брат был с Любчей – из-за двери раздавались похожие звуки. Ритмичный глухой стук временами прерывался, и тогда я слышала звуки поцелуев, бормотание и стоны – протяжные, хриплые – его голос. А потом женские – тонкие и жалобные… будто она была совсем без сил или ей больно… до боли хорошо! Мужской остервенелый какой-то рык и опять ритмичные стуки, громкое хриплое дыхание, слышное даже за дверью... Я замерла, не двигаясь и не дыша, а казалось – медленно падала в бездонную пропасть. Сколько я так стояла, как неживая, безнадежно опустив руки? В груди запекло… втянула в себя воздух, которого не доставало… опомнилась и задышала, развернулась и пошла на непослушных ногах, где-то по дороге утеряв полушалок.