Она была одета в светлое платье с каймой понизу из ткани другого рисунка. Платье спадало от небольшой груди и слегка расширялось до кончиков светлых легких сапожек. Светловолосая головка была непокрыта – гостья из другого мира оказалась незамужней девицей. Роста она была привычного – своей макушкой едва доставала воинам до плеча.

На узком лице с нежной бледной кожей светлыми голубыми озерами сияли перепуганные глаза. Брови и длинные пушистые ресницы тоже были светлыми, губы – бледными.

Девица не закричала, не кинулась прятаться в углу, убегать и рыдать. Оглянувшись, она жадно окинула взглядом лица всех воинов и, очевидно не найдя того, кого хотела бы видеть здесь, поникла плечами, опустив голову. Потом подняла блеснувшие влагой глаза, низко поклонилась, широко взмахнув тонкой рукой с серебряными колечками на пальцах. Толстая коса цвета белого золота при этом посунулась по спине и упала ей на грудь. Воины зачарованно смотрели на то, как она поправила ее, перебросив опять на спину, и что-то сказала тихим и совершенно несчастным голосом. Из тех слов все четко поняли только ее имя, и то только потому, что она при этом показала на себя, приложив ладонь к груди. Знакомые слова будто бы и слышались, но в понятную воинам речь не складывались.

Эта девица впоследствии стала второй женой главы Северного края. Узрев ее диковинную красу, он пошел наперекор всему своему окружению и возродил ставший уже почти забытым обычай – брать в дом еще одну жену. Старшая теперь жена – Ставра, возненавидела чужачку лютой ненавистью и всеми силами старалась испортить ей жизнь. Ее обиду и ревность легко можно было понять. Может потому младшая жена и не жаловалась на нее мужу, хотя со временем стала худо-бедно изъясняться на языке северян.

Она была безучастна ко всему происходящему вокруг. Покорно подчинилась желанию Люта взять ее в жены и как будто не слышала змеиного шипения в свою сторону в княжеском тереме. Только один раз встрепенулась и вскинулась, когда Ставра вздумала поднять на нее руку, и от всего ее облика потянуло таким стылым холодом, таким льдом сверкнули ее очи! Старшая жена тонко взвизгнула и отступила, отряхивая с широких рукавов искристую снежную изморозь.

Ведьма… так стали называть новую жену князя. Больше ее не задевали даже словом и всячески сторонились. А она жила, как будто и не здесь, а где-то в другом мире – своем… невидимом. С мужем была ровна и покорна его воле, принимая его любовь, но не отвечая на нее. Князь смирился с этим и, казалось, был рад уже тому, что она просто находилась рядом с ним, и он мог видеть ее, только захотев этого. А потом она сделала его по-настоящему счастливым, когда сказала что ждет от него дитя. После этого известия, боясь гнева сурового правителя, с нее буквально сдували пылинки, оставляя такой же безучастной ко всем проявлениям услужливости и даже подобострастия.

У младшей княгини рос живот, а сама она таяла, будто истончаясь своей кожей, статью, всем своим обликом. Не ходила, а скользила тенью по переходам огромного княжеского терема, говорила тихо и редко. Подолгу сидела у окошка в своей светлице, с тоской глядя на белый свет за ним, а потом вдруг на ее лице рисовалась такая страшная вина, такая мука… и она гладила руками большой живот, а из глаз скупо стекали слезы.

Тогда княгиня немного оживала, выходила на двор, гуляла, заставляла себя хорошо есть, старалась быть приветливой с прислугой, отвечать на ласки мужа. Хватало ее не на долго… что-то будто точило ее изнутри, какая-то глубокая и страшная тоска ела молодую душу, не давая жить полной жизнью, расправить крылья…