Отец все еще говорил и говорил что-то, но Эмма ощущала себя медленно погружающейся на глубину. Звуки становились все глуше, пока не исчезли совсем. Мыслей тоже не было. Как и эмоций. Пустота. Онемение. Отсутствие жизни.

Слезы не катились, слова не выходили, осознавать ничего не хотелось. У того, кто раздавлен лавиной, не может быть вопросов, кроме одного. Почему я? Мозг отказывался охватывать всю безысходность ситуации, что озвучил отец. Признавать себя бесправной вещью, предметом. Инструментом для одних и лабораторным животным для других. Мир, казавшийся полным ожидающих ее восхитительных открытий и сверкавший солнцем и красками, вдруг оказался черной мрачной пустыней. Или даже каменным лабиринтом, из которого нет ни одного выхода к свету.

– Эмма! – Отец тряс ее за плечо. – Эмма, очнись. Ты должна пойти и сама сказать лейтенанту, что никаких романтических отношений между вами не будет. Четко и ясно. Ты меня понимаешь, девочка?

– Я… могу я сделать это позже? Пожалуйста.

– Нет. Пусть он уезжает. Нечего ему тут торчать. Хочу, чтобы ты говорила с ним под моим наблюдением, чтобы он не смог переубедить тебя, пользуясь твоим разбитым состоянием прямо сейчас. Я сам отвезу тебя на базу. Когда ты успокоишься и придешь в себя. Я знаю, ты умная и сможешь все осознать и понять, как правильно себя вести. Тебе просто нужно сосредоточиться.

– Хорошо. – Эмма пошла к двери, чувствуя, как внизу живота усиливается давящая тяжесть, и поясницу сводит болью.

Она ощущала себя совершенно разбитой, уничтоженной не только морально, но и физически. И дальше, судя по всему, совсем не станет легче. Не теперь, когда она узнала о себе всю правду. Или это далеко не вся, и ее ждут еще «сюрпризы»?

17. ГЛАВА 16

Как только Джимми вышла из дверей, Сеймас понял, что все плохо. Она выглядела раздавленной. Спина ее была ссутулена, и каждый шаг явно причинял боль, словно она ступала по битому стеклу. Монстр жалобно взвыл, увидев, что волшебный свет, проникавший до самых глубин души, будто погас. Такие прекрасные лучезарные глаза подернулись дымкой печали и тоски, и они резали Сейма, как острая бритва. Подойдя к нему, девушка остановилась в шаге от него, но было ощущение, что она находится от него в другой галактике, отделенная тысячами миль ледяного безвоздушного пространства. Джимми смотрела куда-то за его спину, обводя местность растерянным взглядом, как будто с того момента, как она вошла в дом отца, все вокруг изменилось до неузнаваемости.

Сейму захотелось заорать в голос, вторя отчаянию монстра, ощущая обжигающий холод там, где еще час назад было дающее ему блаженство тепло девушки. Необходимость рвануться к Джимми, схватить ее, встряхнуть, приводя в себя, свела судорогой мышцы. Укутать в свои руки, отогреть своим телом, спрятать от всего мира в себе. Вернуть обратно ту надежду, что едва зародилась и сейчас умирала прямо на его глазах. Сейм шагнул навстречу девушке, но она попятилась и выставила вперед руку, устанавливая между ними непреодолимую преграду. И это взбесило монстра. Он не желал больше никогда между ними никаких препятствий. В дверном проеме появился подполковник Лейн и впился в них своим тяжелым взглядом. Джимми же, словно ощутив его появление, взглянула на отца через плечо, и тот кивнул ей, явно к чему-то подталкивая. Девушка едва заметно, обреченно кивнула в ответ и повернулась к Сейму. Она не смотрела ему в глаза, уткнувшись взглядом куда-то в район его шеи, и тяжело сглотнула, подбирая слова. Но Сейм опередил ее.

– Джимми, малышка, что бы отец ни внушил тебе, ты не должна принимать никаких решений прямо сейчас. Дай себе время подумать, – быстро сказал он.