– Ну, тогда хотя бы расскажи, что можешь, – попросила она.

Пич беспокойно поерзала на месте, глядя в сторону и что-то беззвучно бормоча, будто подыскивая слова.

– Майор Харрис перевелся на нашу базу, – спустя минуту выдала он.

– О! – удивленно расширились глаза Эммы. – Это же… хорошо? – спросила Эмма, но увидела, как гримаса гнева исказила лицо подруги. – Или нет?

– Это охрененно плохо, Джимми!

– Почему? Мне казалось… ну, что он тебе вроде понравился тогда.

– Вот именно, что понравился. Так понравился, что меня давно так до печенок не пробирало. Ладно, никогда меня так не цепляло. Вот поэтому его приезд сюда – это худшая идея из возможных! – в голосе Пич промелькнула нотка отчаяния.

– Я не понимаю.

– А нечего тут понимать. Я его когда увидела сегодня, у меня аж язык отнялся, и нутро заполыхало. – Эмма растерянно моргала, глядя на подругу, у которой даже на темной коже проступили пятна на скулах. – Он же меня реально зацепил.

– Зацепил, это вроде ты влюбилась?

– Да не дай бог, Джимми! Я не влюбляюсь, не привязываюсь ни к кому, помнишь?

– Ну, вот ко мне же будто привязалась, – сказала Эмма чуть слышно и испуганно посмотрела на подругу, ожидая реакции на свои слова.

Пич уставилась прямо на Эмму, моргая и будто переваривая смысл сказанного.

– Похоже, тут ты права, мелкая, – медленно произнесла она. – Все, видимо, придет мне скоро славный или не очень конец, если я в последнее время настолько раскисла, что и к тебе прикипела, и Харрис еще этот…

– Ну что за глупости! – возмутилась Эмма. – Это что, суеверие какое-то?

– Ага. Мое собственное. Сдулась я уже, судя по всему.

– Ну, почему?

– Да потому что, когда это со мной такое было, чтобы я, переспав, про между прочим, с мужиком один раз, не могла его выкинуть из головы ни на утро, ни несколько дней спустя. Я же даже не хочу никого, кроме него, понимаешь? – Вид у Пич был почти страдальческий.

– Ну, разве это так плохо?

Пич соскочила с кровати и как была, в носках, стала нарезать круги по небольшой комнате.

– Для меня плохо! – нервно махнув руками, выкрикнула она. – Мне это на фиг не нужно, чтобы сердце в горло прыгало, когда его вижу. Все тело как не мое становится, болит от того, как хочется, чтобы он опять трогал, гладил этими руками своими… Эх, ты же еще не понимаешь ничего!

Ощущения рук Сейма на коже, его губ, целующих болезненно нежно и при этом ненасытно жадно, все запахи, звуки их стонов ударили от слов Пич прямо в центр груди Эммы, занимаясь пожаром во всем теле. Она тяжело сглотнула, чувствуя, как заполыхало лицо от гремучей смеси удушливого стеснения и жгучего, идущего из самой глубины ее сущности томления, которое будил в ней лейтенант.

– Ну, кое-что я теперь понимаю, – сцепив до хруста перед собой кисти, сказала Эмма. – Ты теперь уже точно разозлишься на меня, Пич.

– С чего бы? – Пич замерла посреди комнаты и склонила голову набок, как делают птицы или рептилии, концентрируя внимание, что сразу напомнило о ее боевой ипостаси.

– Я… то есть меня… О-о-ох! Меня пригласил на свидание Сеймас, и я согласилась, – вдохнув поглубже, затараторила Эмма. – Мы ехали в джипе и… разговаривали, а потом так как-то вышло… и мы целовались… и я совсем ума лишилась. Вот.

Эмма подняла виноватые глаза на подругу, которая так и продолжала, не меняя позы, смотреть на нее.

– Я знаю, что так нельзя… и отец с ума сошел от злости, и ты теперь, наверное, знать меня не захочешь, только ничего сделать не могу. Я как тону в нем, Пич. Срываюсь и падаю, падаю, как только в глаза посмотрю. А когда он трогает… целует, понимаю, что отдам все, что попросит, сделаю все, что скажет. Знаю, что просто оторваться не могу, – последние слова девушка прошептала едва слышно и поникла, ожидая приговора Пич.