Пешая стража посторонилась, пропуская полторы сотни всадников, на рысях устремившихся за своим князем, который первым исчез в проёме ворот. Копыта коней дробно застучали по деревянному мосту через глубокий ров, наполненный водой.

Было раннее утро. Город ещё спал, лишь собаки кое-где лаяли, потревоженные конным отрядом, проскакавшим по узким улицам в сторону Успенских ворот. Эти ворота были названы так из-за Успенской церкви, стоявшей неподалёку.

Град Владимир был расположен на небольшой возвышенности посреди заболоченной низины близ правого берега реки Луг при впадении в неё речки Смочь. Бревенчатые стены и башни, вознесённые на высокие валы, были видны издалека, они словно парили над низменной округой. Холм с лежащим на его вершине градом господствовал над речной поймой, заросшей камышами, над дубовыми и буковыми рощами, меж которыми тут и там виднелись деревни и выселки, над полями и лугами, обласканными щедрым солнцем и обильными дождями.

Земли вокруг Владимира славились плодородием, потому-то и зарились на них поляки, желавшие иметь границей с Русью реку Буг, куда впадает неширокая извилистая речка Луг.

«Ведь урядился же мой отец с Болеславом относительно здешних земель, почто же польский князь уговор нарушает? – сердито думал Олег, ведя своих гридней к речному броду. – Иль Болеслав полагает, что со смертью моего отца все договоры отменяются. Пёсье племя эти Пясты[61]! Прав был отец».

Как ни торопился Олег задержать поляков у брода, но незваные гости всё же его опередили. Ещё в предрассветной мгле польская конница перешла реку Луг и развернулась на равнине широким полукругом, готовая в случае опасности вступить в битву.

Оставив свою дружину в отдалении, Олег вместе с Регнвальдом и пятью гриднями смело подъехал к тому месту, где стоял, воткнутый в землю, большой стяг польского князя. На широком красном полотнище, натянутом на прочные тонкие рейки, раскинув в стороны когтистые лапы, красовался белый орёл.

Олега и Регнвальда, когда они спешились, встретили трое длинноусых польских воевод в длинных кольчугах и островерхих шлемах с металлическими глазницами.

Один из польских военачальников снял с головы шлем, чтобы быть узнанным. Это оказался Дыглош.

– Здрав будь, князь, – поприветствовал он Олега.

– И тебе доброго здоровья, друже, – сказал Олег. – Управился ли твой князь с поморянами, кои досаждали ему в прошлое лето?

– Болеслав сполна наказал дерзких язычников, рассеяв их толпы в битве у реки Вислоки, – горделиво ответил Дыглош. – Болеслав разорил поморский город Бялогард. Семь тысяч пленников было пригнано Болеславом в Краков.

– А ныне, стало быть, Болеслав надумал повоевать русские земли, – мрачно заметил Регнвальд. – Такова, видимо, его благодарность русичам за помощь в войне с чешским князем.

– К чему эти упрёки, Регнвальд? – без всякого смущения проговорил Дыглош. – Разве по своей воле пришёл сюда Болеслав? Папа римский повелел ему добыть княжеский трон для Изяслава Ярославича. Сам Болеслав не отважился бы на этот поход.

– Ах, вот в чём дело! – язвительно обронил Регнвальд. – Когда был жив Святослав Ярославич, то ни папа римский, ни король германский не могли сподвигнуть Болеслава помогать Изяславу. С чего это вдруг ныне такое рвение обуяло польского князя?

Дыглош насупился и ничего не ответил.

– Беглец наш тоже небось находится в войске Болеслава? – с кривой ухмылкой произнёс Олег. – Могу ли я с дядей своим повидаться, прежде чем дело до сечи дойдёт?

– Бог с тобой, князь! – воскликнул Дыглош. – Болеслав не воевать сюда пришёл, но примирить Изяслава Ярославича со Всеволодом Ярославичем.