«Как же молодеет женщина, сняв с себя одежды, распустив волосы и отдаваясь мужчине», – подумала Регелинда, сама удивлённая своим открытием.

Выбравшись из светлицы в тёмный коридор, Регелинда присела на ступеньку лестничного перехода, ведущего вниз, в мужские покои. Она не хотела, чтобы кто-то из слуг, случайно заглянув в комнату, узрел её госпожу в столь непотребном виде.

На другой день с самого утра Регелинда стала укорять Оду в разврате.

– Я понимаю, что с таким крепким да ладным молодцем любая возжелает согрешить, – сердито говорила служанка. – Однакож и о приличии подумать не мешает. Ведь ты, милая моя, не токмо намного старше Бориса, но и доводишься ему тёткой. Гляди, утонешь в грехах! Омут греховный затянет, не выберешься!

– Опять подглядывала, негодница! – недовольно проворчала Ода, без тени смущения на лице. – И всюду-то ты успеваешь!

Регелинда возмущённо фыркнула:

– Ты же сама велела мне вчера принести вам с Борисом вина и сладостей. Запамятовала, что ли?

Ода пропустила вопрос Регелинды мимо ушей.

– На кого ещё я могу опереться, дабы противостоять Святославу? – сказала она, заглянув в глаза верной служанке. – Олег далече. Сын мой Ярослав ещё дальше. Глеб недалече, но он не отважится выступить против отца ни в большом, ни в малом. Остаётся лишь Борис…

– Так ты задумала стравить Бориса со Святославом? – испуганно произнесла Регелинда. – Страшное дело затеваешь, душа моя. Не сносить Борису головы и тебе тоже, коль встанете вы оба на пути у Святослава. Не спасут вас ни стены вышгородские, ни Борисова дружина. У Святослава Ярославича ныне великая сила! Он прольёт море крови, но до вас доберётся. Иль не знаешь ты норов супруга своего!

– Знаю, – огрызнулась Ода. – Потому и собираюсь защищаться. Умру, а в монастырь не пойду!

Регелинда в отчаянии зашептала молитву Деве Марии, прося Её либо образумить Святослава, либо предостеречь Оду от ужасных замыслов, которые грозят ей неизбежной смертью.

Ода прогнала служанку прочь, поскольку сама уже не верила в заступничество Божественных сил, коим и она молилась до поры до времени. Ныне Ода уповала на заступничество Бориса, который после вчерашней ночи казался ей живым воплощением силы и красоты.

Теперь Ода отдавалась Борису без всяких ухищрений в любом месте и в любое время суток. Язык взглядов и жестов, которому Ода в своё время обучила Олега, ныне с лёгкостью перенял Борис. Частые соития с молодым мужчиной, который был не только силён, но и неутомим, закружили Оду в блаженном круговороте. Ей казалось, что до этого она не жила, а прозябала, то подстраиваясь под прихоти мужа, то стараясь удержать подле себя Олега, то изнывая от одиночества и мучительного зова плоти, требующей мужских ласк. Ода погружалась в такую пучину сладострастья, что всё пережитое ею с супругом и с Олегом казалось теперь слабым подобием истинных наслаждений. Порой Ода не узнавала саму себя, позволяя Борису любые вольности в постели с нею, даже откровенную грубость, желая испытать новую остроту интимных ощущений. Их отношения зашли так далеко, что вскоре вся челядь в тереме знала о греховной связи изгнанной из Киева великой княгини с её юным племянником.

Но внезапно всё закончилось. Из Киева прибыл гонец от Людека, известивший Оду, что Святослав находится при смерти.

Услышав об этом, Ода тут же вскочила с постели: было раннее утро.

Гонец, юноша лет двадцати, покраснев, мял в руках соболью шапку, не смея поднять глаз на полуодетую княгиню, которая металась перед ним по комнате, не в силах сдержать торжествующую радость. Ода требовала от гонца вновь и вновь повторить сказанное.