К осуществлению своего замысла Ода приступила с присущей ей осторожностью, лелея в душе месть, как любимое дитя. Она не вешалась на шею Борису, когда они были одни, не одаривала его кокетливыми взглядами. Ода действовала, как опытный охотник, хорошо знающий повадки зверя и умело расставляющий капканы.

В один из декабрьских вечеров Ода взяла в руки лютню, чтобы спеть Борису его любимую саксонскую балладу.

Они находились в светлице, отдалённо напоминавшей сказочный чертог благодаря стенам из толстых брёвен, мощным колоннам из дуба и массивным потолочным балкам. На первый взгляд создавалось впечатление, что этот терем есть творение не человеческих рук, но неких сказочных великанов. Однако низкие дверные проёмы и удобные для ходьбы ступени внутренних лестниц говорили о том, что сей двухъярусный княжеский дом строился людьми и для людей.

Ода намеренно распустила по плечам свои длинные светлые волосы, сказав Борису, что ей хочется походить на героиню баллады, превратившуюся в русалку от разлуки с любимым. На самом же деле Одой двигало иное желание. Она надела своё любимое синее платье, расшитое цветами из серебряных ниток, причём надела его прямо на голое тело, дабы в нужный момент обнажиться без малейших промедлений. В том, что этот момент настанет, Ода была уверена.

Ни о чём не догадывающийся Борис сидел на низкой скамье и, затаив дыхание, взирал на Оду снизу вверх. Пламя свечей окутывало её неким светящимся ореолом, отчего распущенные волосы Оды казались ещё более пышными. Борис пожирал тётку восхищённым взглядом, находясь под впечатлением от её дивного пения и от её изумительной красоты.

За дверью светлицы притаилась Регелинда, которая принесла поднос с яствами, но не смела войти, дабы не прервать пение своей обожаемой госпожи. Регелинда знала, в какие сети Ода хочет заманить Бориса. Помешать ей в такой момент Регелинда не осмеливалась. В последнее время Ода была очень раздражительна.

Убаюканная печальной балладой, а точнее мелодичным звучанием родного языка, Регелинда вступила в светлицу не сразу, как смолкла песня, а несколько мгновений спустя. Служанка проделала это так тихо, что не потревожила Бориса и Оду, которые, обнявшись, стояли подле деревянной колонны и самозабвенно целовались, похожие на подростков, дорвавшихся до запретного плода.

«Эк вас разнежило, милые!» – усмехнулась про себя Регелинда, водрузив поднос с кушаньями на стол и бесшумно пятясь к двери.

Уже в дверях Регелинда обратила внимание, что пальцы Бориса бесстыдно скользят по талии Оды и ещё ниже, а та поощряет его, сладко постанывая и сильнее прижимаясь к племяннику.

«Как бы не дошло у них до греховного, – озабоченно подумала Регелинда, направляясь в погреб за вином. – Они хоть и не кровные родственники, но всё же родня. Довольно с Оды и греха с Олегом!»

Вновь вернувшись в светлицу, Регелинда чуть не выронила из рук глиняный кувшин с греческим вином, так поразил и возмутил её вид двух обнажённых тел, расположившихся прямо на полу, на расстеленной медвежьей шкуре. Борис, могучий и мускулистый, как эллинский бог, ритмично делал своё дело, навалившись сверху на Оду, полные белые бёдра которой были широко раздвинуты в стороны. Лицо Оды было наполовину скрыто растрёпанными волосами, её глаза были закрыты, а из полуоткрытого рта вырывались сладостные стоны.

Регелинда невольно задержалась на месте, залюбовавшись атлетически сложённым телом Бориса и своей госпожой, гибкой и белокожей.