Игнат в монастырь метнулся, а там только три старухи и выжили на картофельных очистках, все остальных на погост снесли. Пусто, в выбитых окнах ветер воет. И кому теперь про золото скажешь?

А на следующий день он уже трясся в прокуренной теплушке, и мысли о закопанном в корнях старой сосны кладе на долгих три года выветрились из его головы. Не до того было.

***

Солнце пекло так, что Мика уже не раз пожалела о том, что не повязала на голову бандану. Это не средняя полоса России, это просто Сахара какая-то! После обеда она отправится на пляж, и до вечера — никаких этюдов.

На ходу сорвав лист лопуха, она прикрыла им макушку. Стало чуть полегче.

Вот и заросли шиповника. Оглушительно стрекотали кузнечики, в воздухе, словно крошечный планер, кружилась стрекоза. Ага, камень должен лежать чуть дальше. Нога попала в ямку и подвернулась. От резкой боли в лодыжке Мика охнула и остановилась. И тут же забыла о травмированной ноге. На том же месте, что и вчера, сидел человек. Но — другой. Пепельно-русые волосы, джинсы и футболка. И обут в кроссовки. Сидел он на траве и смотрел на ту же могилу. А потом, словно почувствовав взгляд девушки, медленно обернулся.

Вначале она хотела окликнуть его по имени и заговорить, но слова застряли в горле, она только стояла и глупо таращилась сквозь деревянные рейки забора.

Потому что перед ней был Семен Стрельцов — такой же, как на фотографии в спальне, рыжеватый, слегка курносый, но… Глаза у него были не серо-голубые, а темно-карие, почти черные. И эти глаза смотрели на Мику с холодной, злой усмешкой.

А потом он одним быстрым движением поднялся на ноги, и ей показалось, что сейчас он бросится на неё. Медленно, очень медленно Семен достал из-за пояса какую-то странную штуку — ржавый шипастый шарик, прикрепленный цепочкой к рукоятке — и взвесил её в руке.

Ещё секунда, и Мика, наконец, обрела способность двигаться, рванулась вперед и что есть мочи понеслась через кусты шиповника, в кровь обдирая об него руки, которыми пыталась прикрыть лицо. Пару раз она спотыкалась и едва не падала, но продолжала бежать. И внутри, кроме опустошающего животного страха, ничего не было — только бы скорее оказаться где-то подальше, спрятаться, забиться в безопасное место.

Кто-то шарахнулся из-под ног. Рыжая шкурка. Кошка? Лиса?

Кустарник закончился, она выскочила на луговину. Промчалась по ней и вскарабкалась на склон. Очнулась только около своего домика. И тут, загнанно дыша, остановилась. Где-то вдалеке залаяла собака и тут же смолкла, коротко взвизнув.

Мика на подкашивающихся ногах зашла на веранду и уселась в углу — прямо на пол.

Что это было? Что, черт побери, произошло? Она ведь отнюдь не нервная идиотка, способная шарахаться от каждой тени. А тут — среди бела дня…

Перед глазами плыли огненные звездочки, ещё бы — носилась по такой жаре, как угорелая. И чего она настолько испугалась, что совершенно потеряла контроль над собой? Встретила обычного человека, который ей ни слова ей сказать не успел, не угрожал, не пытался схватить или ударить. И — задала такого стрекача, словно за ней черти гнались.

Мика тыльной стороной ладони вытерла залитый потом лоб. Вот это пробежка. Видел бы кто-нибудь, как она мчалась…

И тут ей в голову пришло, что вчера ночью то же самое было с Инной Стрельцовой. Когда она выскочила на дорожку, то явно себя не помнила от ужаса.

Да что же это такое? Отчего взгляд Семёна внушает такую жуть?

Немного погодя, Мика слегка пришла в себя, добралась до бутылки с водой и долго пила из горлышка. Потом переоделась, сменив мокрую от пота майку на длинную футболку, и снова уселась на пол. Отчего-то именно так ей думалось легче. Подвернутая нога уже почти не болела.