— Какой камень? — мгновенно отреагировала Алька.

— Около кладбища он лежит, за оградой, там, где разбойника Кистеня убитого закопали. А Семёну все земли мало, до самых могил решил расшириться. Говорит, дорогу там проложит. И зачем нам дорога, без неё жили, и ещё бы прожили.

— Такой серый большой валун? — вспомнила Алька. — Вон там?

Она указала в сторону. Татьяна кивнула:

— Он самый. Больше ста лет лежал, никому не мешал, а тут вдруг потревожили. Ой, не к добру это. Я ещё девчонкой была, когда старики рассказывали, что не зря Кистеня тем камнем придавили. Слишком уж черная у него душа была, сколько людей невинных погубил. Так что зарыли его тогда на неосвященной земле, как собаку.

Мика вспомнила Дика с разбитой головой и поежилась.

— В общем, хоть тут и христиане все, а знахарку аж из Михайловки позвали, и она на тот камень заклятие наложила, чтобы Кистень больше никогда выбраться из могилы не смог.

— Ох, и темный народ был, — ухмыльнулся Сашка, облизывая с губ сметану и с сомнением поглядывая на последней оставшийся оладушек. И в организм уже не лезет, и оставить жалко. Вздохнув, все-таки отломил вилкой сразу половину и принялся медленно жевать.

— Темный, не темный, а лучше уж так, чем эта нелюдь будет неприкаянно скитаться. Я вот сегодня же хотела к Сёмке сходить, поговорить, чтобы разбойничий камень на место вернул. А его куда-то леший понес.

— Ну, спасибо вам большое за угощение, — наевшийся, как удав, Сашка поднялся со скамейки. — Нам пора.

2. Часть 2

***

Монастырские ворота были раскрыты настежь. Изнутри двор выглядел не слишком презентабельно — было заметно, что повсюду идут ремонтные и хозяйственные работы. Высились кучи песка и щебня, стояли железные бочки, прикрытые фанерой. Единственный монах, которого она заметили, засучив рукава, что-то мешал в такой бочке совковой лопатой.

Никого из их группы тоже не было видно. Зато на каменных плитах, сваленных у входа в церковь, сидело в ряд с полдюжины старух в черных платках. Заметив Мику в шортах, одна из них погрозила клюкой:

— Богохульница! В каком виде в обитель явилась!

Но другая приструнила её:

— Не шуми, Митрофановна, пусть молодежь к храму идет. После поймет, что гоже, а что нет. А вы ребятки идите, идите, небось, своих ищите? В церкви они.

Действительно, студенты толпились перед алтарем, рассматривая иконостас. Высокий дородный священник что-то негромко рассказывал, изредка поглядывая вверх, туда, где на лесах трое монахов занимались восстановлением росписи.

Кайсаров, заметив опоздавших, нахмурился, но ничего не сказал.

В церкви они пробыли довольно долго. Отец Гавриил подробно рассказывал историю обители: кто и когда строил, какие мастера расписывали своды церкви, как из самого Санкт-Петербурга везли царские врата, подаренные князем Нарышкиным, как во время войны со шведами по указу Петра Первого были сняты и перелиты в пушечные стволы колокола.

— Тогда разговор короткий был — армии чугун нужен…

Колоколам Георгиевского монастыря не везло по жизни — то в 1812 году французы их вниз поскидывают, то пионеры на металлолом увезут — те, что перед самой революцией отлили. Вот после тех шустрых пионеров звонница безголосая и стоит. А ещё был случай — богатые купцы денег собрали, довольно много пожертвовали. Но на тех монахов, что везли собранное ими золото, разбойники напали и ограбили. Пришлось новых благодетелей искать, ушло на это почти десять лет. И ведь только отлили, как грянула революция и эти пионеры…

Очевидно, проблема колоколов в данный момент волновала священника более всего — он к ней возвращался постоянно, о чем бы ни заговорили. Наверняка пионерам на том свете икается. Да и понятно, что за обитель без звона, призывающего к молитве? Ну что за напасть — каждые сто лет такая вот беда.