— Спасибо вам, ребята, — дрогнувшим голосом сказала женщина. — Если бы не вы…

— Сейчас куда, на автобус? — спросил Сашка.

— Автобус только к обеду будет, я пока у Марьи Ильиничны посижу.

С этими словами она, понурив плечи, поплелась в сторону базы отдыха. Потом вдруг остановилась и вернулась чуть не бегом.

— Вы ведь отсюда к монастырю пойдете?

— К монастырю, — подтвердила Алька. — Наши, наверное, уже там.

— Вы… как будете проходить мимо избы, где на воротах петухи резные, стукните в окошко. Там Татьяна живет, Сёмина сестра двоюродная. Отношения у нас с ней не очень, но если муж вернется, то может первым делом, в дом не входя, к ней побежать. Скажите ей, что я у матери, пусть передаст. Я-то записку ему оставила, но вдруг не заметит…

— Скажем, нам не трудно, — пообещала Мика. — И на всякий случай вот тебе номер моего мобильника, мало ли что.

— Спасибо, я позвоню.

***

— Какое-то совершенно жуткое утро получилось, — пожаловалась Алька, когда Инна, наконец, ушла. — Меня до сих пор потряхивает.

— Да, приятного мало, — согласился Сашка. — Да ещё и жрать хочется, а я завтрак проспал.

— Тебе бы все есть, — проворчала Мика, у которой перед глазами все ещё стоял бедняга Дик. — Бесчувственная ты личность.

Они отошли от особняка Стрельцовых и двинулись по деревенской улице. Ряд домов огибал склон холма, на котором стоял монастырь. Тот, о котором говорила Инна, был в самом конце.

На стук выглянула женщина лет пятидесяти, неприветливо уставилась на гостей, поправляя на голове платок. Мика смутилась, забормотала, что Инна просила передать… Но хозяйка не дала ей договорить, распахнула пошире калитку и скомандовала:

— Входите!

— Мы торопимся, — попыталась протестовать Алька, но Татьяна слушать не стала, буквально втащила их во двор и усадила у крыльца на древнюю, изрезанную ножом скамью.

— Ну, так что Инка опять натворила?

— Да ничего она не натворила! — рассердилась Мика. — Кто-то ночью к ним в дом влез, убил собаку, все вверх дном перевернул. И Семён куда-то исчез.

— А Инка что же? Под кроватью пряталась? — иронично спросила женщина.

— Она убежала, ночевала у нас. Мы утром пришли, а там такое вот… Она к матери уехала, просила Семёну передать, когда вернется.

— Значит, исчез Семён. Ничего, дело мужицкое, погуляет и вернется, никуда не денется, — философски заключила хозяйка. И вдруг совершенно непоследовательно спросила: — Оладушков хотите? Ещё горячие.

— Хотим! — немедленно подскочил Сашка. Мика и Алька отказались. Женщина скрылась в избе и через минуту появилась с тарелкой, в которой лежали с полдюжины залитых сметаной румяных лепешек. Живо ухватив вилку, Сашка принялся за нежданно привалившее угощение.

А Татьяна, опять перевязала на голове платок и задумчиво произнесла:

— И вот чего бы не жить при таком достатке-то?

Из дальнейших её реплик стало понятно, что стиль жизни семьи двоюродного брата она не одобряет — и ладно бы, что детей у Семёна с Инной нет, так ведь могли бы жить, как все. А они ишь, хоромину отстроили… На двоих-то. Пыль в глаза пускают. Семка и забор-то непростой хочет ставить, а кирпичный, с решетками. И зачем он нужен? Инку в дорогие тряпки наряжает, балует. И печи-то у них в доме нет, отопление хитрое, от солярки, и электроплита. А корову заводить не собирается.

Была ли в её словах зависть? Наверное, была. Или досада на то, что у самой Татьяны семейная жизнь не сложилась, муж сбежал налево, бросил с двумя детьми. Сейчас они выросли, учиться уехали, а она кукует тут одна, с козой да теленком.

— А Сёмка-то со своим барством совсем границ не знает. Николай-то Жулибин сказывал, что он своим трактором разбойничий камень сковырнул. Хотя и не сам, а тот ханыга, что за рулем был, а все-таки…