Вокалисту повезло меньше: он сидел на небольшой оттоманке, наискось разрубленный от ключицы до живота. Меня едва не передернуло, но я чувствовала взгляд фрау Марчант и сдержалась.

– Явно тот же палаш, – прокомментировал ищейка.

Последним был художник. Смерть настигла его у мольберта, к которому тело пригвоздила тонкая рапира, её рукоять торчала из спины.

– Герр Фореску, преподаватель живописи, – с некоторым запозданием сказала фрау.

Из окна, у которого стоял мольберт герра Фореску, был виден зимний пейзаж. Я стала обдумывать, как полицейским магам удалось законсервировать даже вид за окном, и только благодаря этому достойно выдержала окончание экскурсии.

– Я бы хотел взглянуть на дело, – сказал Хантхоффер, когда мы вышли, а фрау Марчант запечатала дверь.

– У нас есть только краткое содержание каждого из двадцати семи томов, – сообщила дама. – Всё дело целиком хранится в архиве полицейского управления.

– Архив так архив, – покладисто согласился ищейка.

– Краткое содержание не подойдет, – почти одновременно с ним сказала я. – И хорошо бы поговорить с живыми свидетелями.

– Я дам вам записку к архивариусу, – сказала фрау Марчант. – А из свидетелей могу назвать герра Клауфельда. Правда, он очень занят, начинается летняя сессия, но обычно он никогда нам не отказывает.

– Он служит в академии? – уточнил Хантхоффер.

– Возглавляет, – ответила фрау. – Он ректор Академии изящных искусств.

Мы распрощались с фрау Марчант, вышли из кованых ворот и не обнаружили поблизости ни одного фиакра. Ищейка снова помянул своего шмуста, а я вдруг заметила, что мы провели в «закрытом корпусе» довольно много времени – солнце уже прошло почти три четверти своего дневного пути.

– В архив уже поздно, – подтвердил мои подозрения Хантхоффер, – да и пока найдем фиакр… Помню, поблизости тут была неплохая харчевня.

Честно говоря, после увиденного есть совсем не хотелось. Но я не стала спорить. Мама всегда говорила: «Голодный мужчина – злой мужчина», и я много раз видела подтверждения этой нехитрой истины. Мне бы вспомнить об этом утром, но тут уж лучше вечером, чем никогда.

Харчевней бар с гигантской бочкой пива в центре назвать можно было с натяжкой, из закусок подавали только колбаски с острым соусом и солёные крендельки. Но Хантхоффер заказал себе сразу три порции колбасок и только одну кружку пива. Меня тошнило от одного названия «шенийское светлое». Но колбаски пахли аппетитно.

– Шнапс, егерти? – предложил на выбор хозяин, когда я категорично отказалась от пива. – Есть легкий сидр, как раз для фроляйн.

Я попросила разбавить сидр водой, чем вызвала удивление у всех присутствующих. Только мне было всё равно. Дома я предпочитала сухие вина, здесь их подавали только в ресторанах, а не в таких забегаловках.

– Ты странная, – сообщил ищейка. – Но в вотчине фрау Марчант держалась хорошо.

Я едва удержалась от пожеланий катиться со своим мнением в не самое пристойное место. Благо мне принесли колбаски.

– Как можно было повесить всё на Зюнца? – начала я, немного успокоившись. – Откуда у студента взялись палаш, рапира и кинжал?

– Верно, он тот палаш просто бы поднять не смог, – кивнул в ответ Хантхоффер. – Но пока местные следаки разевали рты и сомневались, парнишка покончил с собой.

– Вот бы найти того, кто вёл это дело… – задумчиво протянула я.

– Нам бы хоть этого ректора найти, – ответил ищейка, хмыкнув. – Это он фрау Марчант не отказывает.

Оказалось, что фрау – супруга начальника полицейской академии, а вовсе не какая-то училка.

– Они вот прям друзья-друзья? – спросила я, осторожно пробуя разбавленный сидр.