Он отходит от меня, когда в комнату стучат.

А я в панике быстро срываю простынь и прикрываю свою наготу.

Минута- и он возвращается с маленькими склянками и пакетом ваты. Раздраженно снова откидывает с меня простынь, не церемонясь, щедро мочит вату в какой-то жидкости. Шиплю, когда она касается кожи.

И даже не от реальной боли. Просто она такая холодная. Непривычно.

–Тише…– говорит, смягчаясь…– сейчас полегчает. Тут обезболивающее.

Я терпеливо, сцепив зубы, выношу все- и как он протирает ссадины, и как втирает в них какой-то крем. Пытаюсь пережить агонизирующий стыд.

В его движениях и правда ни грамма эротизма или интереса. Все на механике. И он явно сам тяготится тем, что происходит…

Тут же снова прикрываюсь, стоит ему отойти. Шиплю от каждого резкого движения.

Тянет ко мне стакан воды с таблеткой на ладони.

–Выпей анальгетик. Поспишь хотя бы…

Я выворачиваюсь, чтобы взять из рук лекарство, простынь струится по моей груди, оголяя торчащие от холода и напряжения соски. Смущенно натягиваю белую ткань себе до шеи. Только сейчас доходит- я же совершенно голая… Ужасно.. Перед ним…

– Перестань, не маленькие. Там нет ничего из того, что я уже не видел.

Хоть и отводит тут же глаза, его тон такой пренебрежительный, что мне просто аорту разрывает от какой-то неправильной, неконтролируемой досады.

Вы чужие друг другу люди.

Все. Баста. Вот так сложилось, что случайно пересеклись…

И вот такая я, жалкая и уничтоженная, явно его не возбуждаю…

Черт, а почему я вообще думаю сейчас про то, что его возбуждает…

– Скоро рассвет, Рада. Отдохни немного. Препарат сейчас начнет работать и не будет сильно больно. У меня есть пару дел, а потом я вернусь и мы поговорим…

Тело утопает в мягкости белоснежного белья. Дневной свет за панорамными окнами в пол слепит глаза. Я провалилась в глубокий сон, но по пробуждении понимаю, что спала не более пары часов.

Пытаюсь пошевелиться – и морщусь.

Потому что тело так ноет, словно бы меня через мясорубку пропустили.

Приподнимаюсь, сажусь, осматриваюсь.

Получается не сразу и с острыми вспышками боли. Наверное, меня еще и продуло- потому что не только мягкие ткани, но и мышцы стреляет при каждом движении.

Когда вспоминаю, что все еще голая, нервно натягиваю одеяло себе до шеи.

И только сейчас замечаю его у другого окна.

Стоит ко мне спиной, говорит по телефону.

Вернее, слушает. Сам молчит.

Высокий, все такой же дико красивый, ноги расставлены, как и полагается уверенному в себе до невозможности мужчине. Оборачивается на шорох и видит, что встала, обмотавшись бельем.

Мне кажется, или его взгляд сейчас темнеет?

– Перезвоню,-губы едва размыкаются, чтобы констатировать.

Откладывает телефон.

Смотрит на меня исподлобья.

– Как ты?– хриплый голос, впервые обращенный только ко мне, без дикого раздражения и пренебрежения, действует, как серная кислота.

Как я?

Я бы тебе ответила, как я…

Вдребезги я…

Но молчу, потому что не хочу, чтобы губы предательски задрожали.

–Спасибо…– говорю тихо,– что всё-таки помог…

Да, помог… Выпоров…

Вскидывает бровь и хмыкает.

– Рад, что ты, наконец, удосужилась это сказать, Рада. А теперь может быть расскажешь, что, черт возьми, всё это значит? Как ты оказалась у Мамдуха? Вообще, ты хоть понимаешь, что это не шутки?

А он с разбегу решил меня полосовать не слабее, чем вчера сёк. Пытать теперь будет расспросами…

Самое трагикомичное в этой ситуации, что сам Анзор даже не подумал извиниться за то, что мой зад все еще в огне… Вообще его это не смущает…

– Вчера я была на тебя слишком зла, чтобы поблагодарить,– шевелюсь и опять чувствую на своей пятой точке последствия вчерашнего вечера. – Давай только без морали. Кому как ни мне понимать, что это не шутки…– зло усмехаюсь я.