— Блин, Ань, я не найду, — несчастно вздыхает Лазарев.

— Что не найдешь? В двух дверях заплутаешь?

— Мне полотенца всегда горничная кладет.

— И?

Скрещиваю руки на груди и смотрю выжидающе, а Лазарев пожимает широкими плечами.

— Я неприспособленный, ясно? Вот это все домашнее… — обводит рукой коридор, — не мое.

— Готовить же научился?

— Суровая необходимость. Прошлый повар… Ушла.

Закатываю глаза и громко фыркаю. Раздражение гасит остатки мечущегося в венах жара.

— Ну да, ну да, — цокаю языком. — Любимая овца уцокала к другому в стойло и бросила тебя на произвол суровой реальности, где нужно гладить рубашки, искать носкам пару и готовить себе пропитание.

Лазарев опасно щурится.

— Аня, — предупреждающие нотки просят снизить градус агрессии в сторону его бывшей невесты.

Пошел на хер.

— Хуяня! — огрызаюсь и в мягких тапках-утках пересекаю коридор, затем отталкиваю засранца плечом. — Свали! Сейчас достану тебе полотенца. Сделай мне одолжение и повесься на них.

Шум воды гулко бьет по натянутым нервам.

В небольшой ванной комнате жарко и душно, на графитовой декоративной штукатурке оседает конденсат. Поправляю прилипшие к шее волосы, затем быстро наклоняюсь к тумбе. Отодвигаю дверцу, достаю новую стопку полотенец.

Сзади щелкает замок, и я замираю настороженной птичкой.

— Пять секунд, сучка? — зловещий шепот Лазарева щекочет шею, а из горла вырывается короткий всхлип. Пальцы крепче стискивают махровую ткань. — Овцегонщик?

Он ловко прижимает меня спиной к себе.

Задницей чувствую его эрекцию, которую до этого старательно не замечала. Второй рукой Лазарев зарывается в моих волосах и натягивает их до болезненного вскрика.

— Лазарев!

— Женя, — кусает кожу на шее, забирается под халат и дергает шелковый топ вниз. — Или мой господин.

Ткань трещит, полотенца летят на пол. Грудь моментально оголяется и попадает в рейдерский захват мужских пальцев.

Все. Баста. Приехали.

Я самолично шагнула в ловушку и осталась один на один с возбужденным Лазаревым.

И на сей раз отступать он не намерен.