Развожу руки в стороны и строю ангельское выражение, на которое способен.

— Видишь? Я бессилен. Рад бы предложить свой великолепный затылок на растерзание, но ребенок останется без вкусненького.

— Не стыдно использовать сына?

— Кому? — удивленно ахаю и прикладываю ладонь к груди. — Мне? Анечка, как ты могла про меня такое подумать?

— Действительно, — не сдерживает улыбку и бодро ковыряет вилкой в остатках ужина. — Как я могла подумать, что у тебя есть стыд.

— Отсутствует даже в премиум комплектации, — довольно причмокиваю, отправляя очередной аппетитный кусочек курицы в рот. — Но есть много других приятных плюшек.

— Язык без костей?

— И он тоже. — Подмигиваю Ане, которая скептически выгибает бровь. — Что такое? Продемонстрировать?

Кашляет, чем грозит прервать ужин прямо на середине.

Что за женщина? Нельзя, что ли, как другие бабы? Нет, родилась порнозвездой!

— Па, а сто знасит: «Язык бес костей»?

— Это из овцеводства, сынок, — скрипит зубами Аня.

Вижу выступивший на скулах румянец. Он заводит похлеще вишни. Ее смущение — особенный десерт.

— Прахимисинальный термин? — старательно выговаривает Кирилл.

Ерошу золотистые кудряшки.

— Мама перепутала, Кирюш. Это из орнитологии.

— О-о-о, — аквамариновые блюдца сияют любознательным блеском. — А сто такое охнитология?

— Наука, изучающая птичек. Что им нравится? Куда летают? Где спят? Орнитологи, Кирюш, все-все знают про желания птичек.

— Жаль, что папа у нас специалист по овцам, — злобно осекает Аня и раздраженно подхватывает бокал.

— В птиськах савсим ничиво ни панимаесь? — шепчет Кирилл и странно косится на мать.

Едва сдерживаю смех. Взъерошенный воробушек прекрасное зрелище. Сидит, пыхтит, злится сама про себя. А ревнует так ярко, что глаза режет.

В груди ворочается довольный кот.

— Мама просто вредничает, сынок. Папа — тот еще орнитолог.

— Балаболог он, — шикает Аня.

Стреляет в меня захмелевшим лисьим взглядом. Медовые радужки почти незаметны из-за расширившихся зрачков.

Облизываю губы, чтобы ореховый взор поймал влажный острый кончик. Вишневые искры бенгальскими огнями сияют в ее глазах и оседают теплым покалыванием внизу живота.

Довольно улыбаюсь.

— Ма, а кто такой балаболог?

Аня выдает очередное объяснение, но не сводит с меня взор, пропитанный желанием. Несмотря на плотный ужин, чувствую адский голод.

Никто на сердечках сегодня спать не будет, воробушек.

Сегодня вообще никто уснет.

19. Глава 19. Аня

Старательно мою треклятую салатницу в пятый или шестой раз.

Выкручиваю вентиль с холодной водой на полную. Остужаю руки. Тело дрожит, кровь в венах кипит. В голове бьются фантазии не самого приличного толка.

Во всем виноват Лазарев с вином: где-то обвел меня вокруг пальца.

Теперь я пожинаю плоды собственной безалаберности. Надо было лучше следить за ним. Тогда бы не кипела, как заваривающийся чайник на столе.

— Анюта, тебе помочь? — мурчит поганец и застывает в дверях.

От его голоса по телу скачут импульсы. Несутся по массажным точкам, бьют по ним четко и жестко.

Вздрагиваю и прикусываю губу. Мощный разряд ударяет точно в солнечное сплетение. Тело горит в невидимом пламени, которое усиливается с каждым вдохом грейпфрутового аромата.

— Нет! — рычу громко. — Кирилл уснул?

— Как младенчик.

— Тогда займись делом: напряги мажористые лапки и постели себе на диване. Или ждешь, когда я сама тебя уложу?

«Блядь, как же двусмысленно прозвучало».

— А ты против? — хитро щурится гад, и я замахиваюсь на него губкой. — Все-все, амазонка, понял. Исчезаю.

— Вот и исчезни.

Лазарев пропадает, а я домываю остатки посуды.