— Ай! Чтоб тебя! Сволочь! Скотина! Ой!..

Элли визжала и стонала во весь голос, но проклятая еловая чаща скрадывала звуки. Глушила.

От хлестких прикосновений крапивного пучка не спасало ничего — перевернуться ей не давали, легко удерживая за охотничий пояс. Удары сыпались точно на пятую точку. Элли крыла проклятиями, орала, молила — но все без толку. Ее продолжали наказывать.

— Прекрати! Хватит! — уже почти плача, проскулила она, понимая, что еще немного и разревется как ребенок — от жжения, от унизительной позы, от обиды на весь белый свет. От того, что ее обдурили. И поймали. Ее, почти боевого мага…

Но сатир, кажется, и не думал останавливаться — отвесил еще два хлестких шлепка, под низ, от которых Элли взбрыкнула норовистым конем, а потом совершенно нагло ухватил за полыхающую ягодицу и оттянул ее в сторону.

Элли успела только выдохнуть:

— Не надо!

И крапивный веник крепко приложил ее между… Секунда — и кожу ожгло, словно плеснули раскаленной смолой.

Кажется, теперь она поставила рекорд в визге — даже какое-то слабое эхо всколыхнуло лесную глушь.

Сатир хмыкнул удовлетворенно, но, кажется, не думал прекращать. Посильнее раздвинул ягодицы, собираясь повторить удачный опыт.

— Да за тобой я охотилась, тварь рогатая! Чтоб тебе провалиться на месте! Чтоб тебя наизнанку вывернуло…

Элли вываливала на сатира весь запас ругательств, которые успела узнать за свою богатую на приключения жизнь, в паузах между пожеланиями скопытиться или околеть все-таки донося до этой мохнатой лесной твари, что хотела всего лишь отпилить от его рогов маленький кусочек.

Из плюсов такой бурной речи было то, что пороть Элли прекратили. Минута, две, поток ругательств иссяк, Элли возмущенно выдохнула и заткнулась, понимая, что выложила все — и про Солара, и про заклинание, и про ингредиенты.

— Хмм…

Вот теперь голос был задумчивым, словно взвешивал для себя что-то важное. С попки исчезла рука. Новых ударов крапивой не прилетало, и Элли с упоением застонала, оплакивая все, что перепало до этого момента.

Единорожья магия, да это проклятое растение надо уничтожить на корню! Выполоть! Сжечь! Чтобы ни одного росточка, ни одного листика... Чтоб его, как же жжется!

Особенно несладко было там, куда присвистело в последний раз — между ягодицами. Элли наплевала на то, что может спровоцировать сатира еще на что-то, и попыталась сползти с бревна.

Предсказуемо не вышло — остановила чужая рука. Просто легко дернула за пояс. А потом появилась перед носом — мозолистая, в темных пятнах от смолы, с редкой черной шерстью, идущей дорожкой от костяшек наверх, и с коротко обрезанными ногтями.

Отодвинула зелья, капкан и ловушки — словно место расчистила. А потом положила на траву прямо перед носом, в двух ладонях спереди, маленький обломок рога. Блестящий, черный, подпиленный на отломе — словно кто-то наспех пару раз ножом подрезал, а потом плюнул и надавил.

Рог сатира. Бесценное сокровище. Точнее, настолько дорогое, что... К единорогам все!

— Оу! — Элли так ошалела, что даже на пару секунд забыл про свою пострадавшую пятую точку. — Если это то, что я думаю…

И замолчала. Потому что чужая рука — наверняка вот та самая большая сухая ладонь, мозолистые пальцы, ровно обрезанные ногти — легла ей обратно на попку. Помяла пострадавшее место, от чего жжение стало проходить, слабнуть. Не сразу и не везде, но настолько, что больше не мешало соображать.

А потом пальцы совершенно однозначно спустились ниже и прижались ТАМ.

Вот же волшебные ежики! Элли подавилась стоном. Но двойных толкований тут быть не могло — рог перед ее глазами и чужая рука на ее киске. Ей предлагают сделку.