«Они не совсем мертвые? Не живые. Но и… – В горле запершило еще больше. Вопрос, конечно, звучал нелепо, и он тут же его поправил: – Они не совсем псы?»

Тот, кто скинул плащ, расхохотался еще громче. Сделалось светлее, появилась возможность разглядеть его получше.

«Почему на нем этот ненормальный потрепанный и как будто бутафорский китель? Генеральский, с аксельбантами, галунами и шевронами? Зачем этот парик и треуголка, словно здесь ставят какой-то жутковатый любительский спектакль о временах Наполеоновских войн с псами вместо гренадеров?»

Эти вопросы тоже, конечно же, были нелепыми. Потрепанный генеральский китель оказался накинутым на тщедушное высохшее тело старика. Очень узнаваемого, только никогда прежде… Взгляд у старика был сильным и проницательным и словно до пронзительности живым. И Федор вдруг все начал понимать.

«Ну конечно! – подумал он. – Здесь, в Рождественно, находилось поместье. – Федор понял, кто стоит перед ним. – Здесь была их фамильная усадьба. Сюда, в свой дом, он и вернулся».

Несколькими часами ранее, когда Федор беседовал с Аквой у заградительных ворот, Ева пробудилась от ночного кошмара. Лодка стояла в тишине у Пироговского причала, лишь легкий ветерок и плеск волны. Девушка сделала глубокий вдох. Это надвигающееся с разных сторон удушье, от которого трясло тело и сдавливало грудь, ей просто приснилось. Как и… что? На востоке занимался рассвет, светлело небо, разрезанное яркими полосками, но с противоположной стороны, где, как поняла Ева, Пирогово переходило в Клязьминское море, еще стояла густая тьма.

«Москва в той стороне, – подумала девушка. – Нам туда».

С вечера Петропавел объявил, что не стоит больше испытывать терпение хозяев. Взгляды окружающих действительно становились все более мрачными, и появились монахи. Петропавел вышел встречать их без оружия. Монахи потребовали, чтоб они убирались немедленно. Но старый гид возразил, что договор был не таким и очень хорошо оплаченным и прежде надо убедиться в безопасности озер для судоходства.

– Тебе самое время подумать о собственной безопасности, – заявил тот, кто говорил от монахов. – Мы больше не можем ее гарантировать.

Потом, словно смягчаясь, добавил:

– Блуждающий водоворот отвернул, путь свободен.

Присутствующие при споре капитаны не рискнули перечить монахам, хотя до этого увлеченно расспрашивали гидов об их путешествии.

– Я должен убедиться сам, – сказал Петропавел. – Если вода спокойна, то на восходе мы уйдем.

– Дело твое, – нехорошо усмехнулся тот, кто говорил от монахов. – Скажу лишь, что, как заметил, Пироговское братство надело желтые повязки, дабы усмирить праведный гнев. И на завтрашней утрене мы еще раз помолимся в Храме Лабиринта, чтоб лодка гидов ушла без проблем. А там уж не обессудь. Не все в руках Возлюбленных, но все в руках Господа.

На этом монахи удалились.

– Каков негодяй, – в сердцах обронил Петропавел. – Вздумал шантажировать.

Капитаны то ли понуро, то ли пристыженно молчали и так же, не сказав больше ни слова, разошлись. Лишь один из них незаметно сунул в руки Петропавла фрагмент карты. Как позже выяснилось, там крестиком была обозначена безопасная заводь, чтоб переждать, если появится блуждающий водоворот. Но эта заводь осталась позади и в стороне, а Петропавел не хотел возвращаться.

– Выставить на ночь вооруженную охрану, – распорядился он. – По периметру. На восходе снимаемся с якоря.

Возможно, это возникшее напряжение и было причиной ее ночного кошмара, думала Ева, бесшумно покинув лодку, дабы немного пройтись, прояснить голову. Ее не пугали таящиеся в темноте головорезы или вооруженные религиозные фанатики, готовые напасть. Она знала, что это не так и охрана, в общем-то, не нужна. Дело было в чем-то другом.