Через минут двадцать, когда голодная Ева доедала второй кусок пирога (она никогда не отличалась манерностью и плохим аппетитом), зазвонил внутренний телефон. Потчующая гостью деревенскими яствами и разговорами экономка шустро соскочила.

– Да? Хорошо. Сделаю.

Повесив трубку, она вытащила из кармана сотовый телефон.

– Так. Нотариус, нотариус, нотариус.

– А зачем нотариус? – не удержалась Ева. Возраст старика был солидным, и обоснованно на ум пришла мысль, что дело в завещании. Но почему сегодня? Как ее приезд связан с решением вызвать законника?

Экономка, прижав к уху мобильник, отмахнулась. Мол, не ко времени отвечать на вопросы.

– Матвей Моисеевич? Здравствуйте. Из дома Рудаковых беспокоят. Да. Зовет. Как договаривались. Подъедете? Да–да. Как всегда. Сегодня яблочный, – лиса звонко рассмеялась. – Конечно, оставлю кусочек.

Ева уткнула нос в чашечку из тончайшего фарфора.

– Ну все, – экономка спрятала телефон в карман. – Будет нашему Максиму счастье.

Достав из шкафа небольшой хрустальный кувшин и пару рюмочек, аккуратно налила тягучей наливки.

– Вишневая. Сама делала. Ни грамма спирта. Давай, милая, выпьем за ваше счастливое будущее. Все ж ты теперь нам родная, раз тебя одобрили.

– Одобрили?

– Угу, – лиса пригубила свою рюмку. Зажмурилась от удовольствия. – Получилось у тебя то, чего я за двадцать лет служения так и не добилась. Пей–пей, – она подтолкнула рюмку Евы, зависшую на полпути ко рту, принуждая гостью глотнуть ароматного напитка.

Ева впервые пила наливку, и та показалась ей очень вкусной. Сладенькой. Поэтому вторую рюмку выпила уже смело.

– А что у меня получилось, а у вас – нет? – Ева, конечно, догадывалась, но хотела подробностей.

– Называй меня тетей Верой.

– Я – Ева.

– Слышала уже. А что получилось? Охомутать Максика. Я в любовницах его деда уже третий десяток лет, а официальной женой так и не сделалась. То некогда было, работал на правительство, сюда наезжал изредка. Лесным духом оздоровиться и русской банькой. То стар стал. «Какая, Вера, женитьба в нашем–то возрасте? Стыдно уже». Ему стыдно, а мне?

– Выходит, меня сюда привезли, чтобы… чтобы что?

– Чтобы показать и получить благословение. А вместе с ним и все дедовское наследство. Кирилл же внуку условие поставил, чтобы Максик нашел себе жену без новомодных вывертов. Он же до сих пор сына простить не может за невестку.

Экономка все подливала и подливала, и сама Ева уже не понимала, выпила она третью рюмку или шестую. Ее мысли были заняты странным раскладом – ее привезли как доказательство исполнения условий. В противовес матери Максима, неугодной старому брюзге. Ощупал ее, Еву, как корову, а теперь деньги дает. За старание угодить.

А любовь? Любовь в условиях числилась, или речь шла только о покладистости внука?

– А вдруг я взбрыкну? – Ева уже и мыслила, как выставочная корова. – И откажусь выходить замуж за Максима?

– Дурочка, – тетя Вера смахнула с лица выбившиеся из–под заколки рыжие волосы. – Куда ж ты теперь денешься? Не отпустят. До тебя трех невест пробовали. Но все деду не так. А тут совпало. И образование у тебя есть, значит, не дура. И родители из интеллигенции, хотя и живут в деревне. Врач и учительница. А еще немаловажно, у вас семь я. Понимаешь, о чем говорю? Семь я – пятеро детей и двое родителей. Семья.

– Как много вы обо мне знаете, – растерялась Ева.

– Так не первый день обсуждаем.

– Но я же не товар, чтобы меня со всех сторон рассматривать, – Ева вспыхнула, поняв, почему Максим разозлился, увидев на ее плече татуировку. Деду она могла не понравится. Снижала баллы невесте.