Макс нравится – это безусловно. Но и пугает. Своим желанием подмять под себя, требовать послушания, делать виноватой. Или все это признаки неуверенности в себе, что порождает болезненную любовь и страха потерять? Неуверенность? Это разве про Макса?

Ева посмотрела на него. На спокойный взгляд, на руки, лежащие на руле. Машину подрезали, но Максим даже бровью не повел, не разразился бранью, как обычно делает ее отец. Ее жених знает себе цену.

А она знает себе цену? В их кризисе есть немалая доля ее вины. Вела себя как истеричка. Что в кафе, что у Макса дома. Вчера Ева в полной мере убедилась, что инициатива исходит от нее. Довела своими криками до нервного припадка Ксюху.

А Максим взрослый. Наверняка он проанализировал ситуацию и понял, что не стоит ждать разумных поступков от малолетки. Проще взять вину на себя, чем доказывать ее неправоту. За этот шаг Ева была благодарна Максиму. Правильно говорят, утро вечера мудренее. Сейчас, при свете дня, все встало на свои места.

– А куда мы едем?

– К моему деду. Хочу вас познакомить.

– Ой, кажется, я не готова для первого свидания с твоим дедушкой.

– Ты ему понравишься. Он полная противоположность моему отцу. Обходится малым, хотя и профессор.

Ева только выдохнула. Забыты прежние терзания, ей теперь есть чем занять голову.

8. Глава 8

Внедорожник выехал за город.

– Дед живет в дачном поселке, – Максим повернул регулятор звука. Шаман запел тише. – Он давно на пенсии, но продолжает работать со своими учениками.

– В какой науке?

– Он физик–ядерщик.

Ева прикусила губу. Совсем не ее направление. Физика для нее темный лес, а из школьной программы она помнила лишь Складовскую–Кюри, которая билась над расщеплением ядра и не подозревала, что ее пальчики давно светятся от облучения.

– Не переживай. Я сам ничего не понимаю. Мой конек международные отношения. Да и не будет дед развлекать нас прочтением заумных лекций.

– Как его зовут?

– Кирилл Александрович.

Ева несколько раз повторила имя, чтобы не забыть. Имена – ее беда. Стоило человеку представиться, как она через пять минут не в силах была вспомнить, как зовут нового знакомого. Спасали записи. Но сумка лежала на заднем сиденье, телефон там же, поэтому Ева попыталась вдолбить в себя важные сведения.

– Сколько ему лет?

– Под девяносто.

– Ого. И еще работает?

– Рудаковы трудятся до последнего. И не торопятся жениться. Мой отец появился, когда деду было тридцать. Я у папы такой же поздний. Судя по всему, мои дети тоже не появятся раньше тридцати. Главное, чтобы не сильно позже, – Максим, улыбаясь, оценил румянец на щеках Евы. Камень в ее огород. Если она затянет со своими истериками, то сорвет семейную традицию. – Все, приехали.

Лес как–то внезапно кончился. Ева застыла, не в силах оторвать взгляд от двухэтажного особняка, похожего колоннами на здание рабовладельческого юга Америки. На точно таких же белокаменных ступенях сидела легкомысленная Скарлетт, когда планировала признаться в любви Эшли.

– Не наденешь кольцо? Я рассказал деду, что сделал тебе предложение. Не хочется его расстраивать, – из внутреннего кармана появилось кольцо с бриллиантом. Такое неподходящее Еве, такое кричащее. О благополучии, о статусе жениха.

Ева молча протянула руку.

– Спасибо, – поблагодарил Максим, целуя кончики ее пальцев.

Ажурные ворота открылись с помощью сигнала с мобильника. Тут же загорелся красный глазок на довольно крупной камере. Она следила за медленно едущей машиной, словно готовящаяся к прыжку змея. Круглый защитный кожух делал камеру еще более похожей на расправившую капюшон кобру. Евы поняла, что здесь любой ее шаг будет отслеживаться. Вот тебе и дачка.