Удар, и мужчина валится на пол, так и не застегнув ширинку. Следующий становится решающим, отправляя урода в нокаут. Не реагируя на мой скулёж, Алекс быстро набирает кого-то по телефону, а потом приказывает:

— Наряд на угол Красной и Розы Люксембург, клуб «Дикий кайот». Живо! — потом оборачивается на меня и гаркает: — Ты совсем ёбу дала?!

— Прости-и, — вою, окончательно потеряв контроль над эмоциями. — Алекс, прости-и!

— Марш в машину, Глинская! Я с тобой ещё не закончил.

Под гнётом бешеного влияния Сваровского и ужасом пережитого, слушаюсь беспрекословно и вылетаю из туалета так, что пятки сверкают. Несусь напролом через толпу к выходу. Оказавшись на отрезвляющем декабрьском морозе, вспоминаю про полушубок в гардеробе, но не рискую возвращаться. Топчусь возле внедорожника Алекса, разогревая плечи, и захлёбываюсь рыданиями.

До перепуганного сознания долетает рёв сирены, а потом появляется машина с мигалками. Четверо полицейских врываются в клуб, и спустя десять минут выволакивают бессознательную тушу мудака со спущенными штанами. За нарядом следует Алекс с каменным лицом, раздавая указания.

Погрузив мужчину в УАЗик, патрульные уезжают, а Сваровский неумолимой стеной надвигается на меня.

— Ты чё раздетая выскочила? — спрашивает относительно спокойно.

— Н-не знаю, — заикаюсь, стуча зубами. — Я как-то...

— Что, не подумала? — язвит он.

Закатив глаза, отпирает для меня машину, а сам возвращается в клуб. Минут через десять идёт обратно с полушубком и откуда-то взявшейся сумочкой, которую, по всей видимости, обронила в туалете.

Кутаюсь в норку и трясущимися пальцами нащупываю сигареты в кармане, но подкурить не получается. Сжалившись, Алекс отнимает зажигалку.

— С-спасибо, — всё ещё дрожу, как лист на ветру.

Сваровский тяжко вздыхает, устало массируя веки. Закуривает тоже.

— Глинская, откуда в тебе столько дури?

— Да я не этого хотела! — возмущаюсь, однако быстро затыкаюсь под испепеляющим взглядом тёмных глаз.

— Я по-человечески попросил: без глупостей. А ты что устроила?

— Прости, — мямлю, выдыхая горький дым. — Не злись, пожалуйста.

— Не злись? Вообще кукушка не соображает?! — Алекс ударяет по рулю, а его Ауди обиженно крякает коротким гудком. — До тебя, идиотки, ещё не дошло, что какой-то гондон чуть не отымел твою задницу в сраном туалете?

Начинаю истерику, которую усердно подавляла всё это время. Волком завываю, изредка вставляя извинения, а Сваровский качает головой, матерясь похуже уголовников, с которыми коротает дни напролёт.

— Марго, да я чуть не рехнулся! — он продолжает сыпать упрёками. — На кой чёрт тебе телефон, если не пользуешься им по назначению?

Ничего не отвечаю и принимаюсь голосить ещё пронзительнее. Алекс кривится от ультразвука, затем примирительно тянется ко мне, чтобы обнять. Прижимает к груди, а я зарываюсь в его куртке, неустанно моля о прощении.

— Ну всё, хорош скулить, — он целует меня в лоб. — Угомонись, Пикассо.

— Спасибо, что приехал, — хнычу куда-то в шею. — Господи, Алекс, спасибо!

— Всегда пожалуйста.

— Как ты?.. Откуда?.. Почему?

Сформулировать вопрос не получается, и это расстраивает моё без того уязвлённое самолюбие и отбивает остатки уверенности в наличии мозга. В оправдание могу лишь сказать, что «во мне пол-литра водки в доле с марихуаной». Тексты Скриптонита засели в голове, и я нервно хихикаю, сообразив, что не в состоянии даже выстроить мысли в логическую цепочку.

— Ты чего? — не понимает Сваровский, наблюдая, как тихие смешки превращаются в откровенное ржание. — Может, в больницу?