Должно быть все дело в этом самом «снова». Ведь пока этот едва знакомый мне мужчина ни разу не подвел в отличие от моего собственного мужа.

— Не выдумывай, — отмахивается придурок. — Раз уже помылась, значит закончила. Пойдем ко мне… — и тянет же.

Уже почти в комнату затаскивает.

И я готова закричать, как вдруг…

— Опять людям жизнь портишь? — звучит голос, успевший стать родным.

Оборачиваюсь, будучи уверенная, что Хасанов обращается к этому мудаку, что пытается меня в комнату затащить.

Однако он явно смотрит прямо на меня.

— Это я-то? — злюсь, хотя от его присутствия мне автоматически становится легче. — Да я же ничего не сделала!

Полковник в два шага оказывается рядом и вцепляется здоровой рукой в горло ублюдка, принявшего меня за проститутку:

— Еще как сделала, — отвечает холодно, а сам на урода смотрит, который как рыбка рот беззвучно открывает и закрывает. — Девочкам вроде тебя даже просто находится здесь преступление. А ты еще и голая шастаешь. Соблазняешь бедных уродов вроде этого. Приходится их бить…

Он отпускает мужика. Но уже в следующую секунду со всего маху бьет своим огромным кулаком ему в челюсть. С такой силой, что тот буквально вваливается в свою комнату с глухим грохотом.

Дверь за ним со скрипом закрывается. А я даже пошевелиться боюсь. Наблюдаю как Хасанов опять свои кулачищи нервно сжимает.

Злится.

Кажется, он меня сейчас попросту растерзает за мою беспросветную глупость. Но я ведь правда надеялась быстро дойти до комнаты…

— Ты не женщина, а магнит для неприятностей, — строго цедит Хасанов.

А мне даже возразить нечего. Молча глотаю слезы. Потому что только оказавшись с ним рядом наконец в полной мере осознаю, чем это могло закончится.

Обнимаю себя руками, стискивая на груди полотенце. И даже взгляд поднять боюсь на Хасанова.

Я и сама знаю, какая я дура. Какая неудачница. И идиотка.

Не хочу читать все эти обвинения в его ледяных глазах. Будто мне без того хорошо живется.

— Где-то болит? — вдруг спрашивает он.

И я от неожиданности его вопроса вздергиваю голову:

— Н-нет, — непонимающе пялюсь на этого хмурого вояку снизу вверх.

Выглядит непривычно взволнованным.

Чего это с ним? Разве не собирается дальше меня отчитывать?

Он на удивление молчит. А взгляд цепляется за мои мокрые волосы. Скользит по руке, которой я держу полотенце.

Ожидаю, что он сейчас продолжит отчитывать меня за внешний вид, но вместо этого он вдруг… принимается расстегивать пуговицы на своей рубашке. Стаскивает ее со своих огромных плечищ, обнажая перебинтованную рану и…

Укутывает меня своей теплой рубашкой.

Стою неподвижно, тараня напряженным взглядом мощную шею полковника. Изучаю широченную грудь, дивясь площади бинта. Судя по масштабам перемотки рана довольно большая. А он тут со мной нянчится.

— О-очень… б-больно? — как-то инстинктивно протягиваю руку, касаюсь кончиками пальцев плотного бинта и бездумно поправляю смявшиеся края.

Внутри все отзывается болью, будто это я виновата в том, что хорошего человека ранили. Ладно, может и не я, но вот мой почти бывший муж — точно причастен. А я теперь добиваю будто.

Всего несколько секунд изучаю повязку, раздумывая, как бы мне отплатить командиру за все, что он для меня сделал.

Может по приезду в Москву угостить его ужином? Или презент какой подготовить? Как там — магар. Хотя я мало знаю о его предпочтениях. Знаю только, что строгий, холостой и даже не пьет к тому же — как-то Виталик жаловался, что он из-за этого всех гоняет. И мол отпуска от него лишний раз не добьешься, потому что у самого семьи нет. Теперь-то я понимаю, что это мой благоверный видимо не слишком спешил в отпуск. Ему видать и тут хорошо…