Вот мы греем бока на пляже.

— Помажь мне спинку кремом? — в этот раз лукавством сочусь я.

— Думаешь, на спинке мы остановимся? — включается в игру он.

— Ну… тут же люди?

Изогнутая бровь:

— И?

— Неприлично же.

— Эй, о чём ты подумала. Я вообще-то собирался намазать тебе ещё шею и плечи…

В гада летит надувной утёнок, на котором я ещё недавно плавала…

Листаю воспоминания, словно ленту в соцсетях, и тихо плачу. Мы так любили друг друга. Понимали с полуслова. Так почему, любимый, почему? Что я сделала не так?

Утыкаюсь в подушку, реву…

В себя меня приводит звонок.

Снова — неизвестный номер. Вытираю слёзы и говорю с опаской:

— Алло…

— Ты плакала, Мэй? — голос такой родной и усталый.

Игнорирую, спрашиваю другое:

— Почему ты звонишь с неизвестного номера?

— Ты же сама меня заблокировала, солнышко, — хмыкает.

— Чего ты хотел? — меня выбешивает, что он так спокоен, будто ничего не произошло. Будто всё по-прежнему, и нет Карины с Дениской…

— Спросить, когда вернёшься домой?

— Ты пил, Букреев?

— Нет, трезв, как стёклышко. Ещё рабочий день. У меня пара совещаний. А вот после — могу заехать за тобой, сядем, всё обсудим. Как тебе идея?

— Фиговая, честно, Ген. Я не стану с тобой разговаривать без адвоката.

Прямо чувствую, как он там подбирается и леденеет:

— Мэй, не глупи. Нам с тобой нечего делить.

— Зря ты так думаешь. До встречи в суде, милый…

Отбиваю, меня теперь не просто трясёт, колотит, зуб на зуб не попадает. Решаю пойти на кухню и сделать себе чай. В голове не укладывается — как можно быть таким… беспринципным, как Генка. Неужели ему всё равно? Неужели полагает, что я прощу?

Нам нечего делить…

Ошибаешься, милый. Есть! Притом — не на двоих.

Делаю себе чай, поглядываю в окно. Уже вечереет. Сегодня был сумасшедший день, дождливый и серый. Совсем скоро — лето. Я должна закрывать производственную практику. Интересно, Генка мне её подпишет. В свете открывшихся обстоятельств, так сказать…

Погрузившись в мысли, не сразу замечаю, что к дому идёт один из охранников. Меряет широкими шагами умытые дождём камни дорожки… Стучит…

— Что-то случилось? — удивлённо смотрю на него.

— Там вас спрашивают…

— Меня?

— Да, именно вас, Саломея Львовна.

— Кто?

— Он представился старым другом вашего отца. Говорит, остальные подробности при встрече. Мы его обыскали и проверили — чист.

— Хорошо, сейчас выйду.

Накидываю кардиган и семеню следом за секьюрити.

У ворот и вправду замечаю человека. Сильно за пятьдесят, невысокий, сутулый, хлипкий такой.

Когда подхожу ближе — улыбается мне. Зубы плохие, прокуренные, жёлтые. У моего отца были такие друзья?

— Здравствуйте, Саломея Львовна, рад, рад, очень рад. Хватает мою руку обеими своими и трясёт изо всех сил. При этом смотрит мне в глаза. Очень внимательно. Не отводя взгляд. И реальность начинает плыть. Я теряю связь с ней. Он продолжает держать меня за руку, приближает губы к уху и выдыхает:

— Видите, вон там — моя машина, — киваю. И впрямь чуть поодаль стоит потрёпанная девятка. — Сейчас мы пойдём и вместе сядем в неё.

— Хорошо, — отвечаю на автомате.

— Велите вашим охранникам не ходить за вами.

— Да-да, — оборачиваюсь к парням, машу рукой. — Всё нормально. Я уеду с ним, — указываю на незнакомца.

Охранники вроде бы и соглашаются, но глаз с нас не спускает, один даже достаёт телефон…

Но реальность рябит ещё сильнее.

— Идёмте, вам надо сесть.

Бреду за ним, послушная и непререкающаяся…

Он открывает передо мной дверь, помогает сесть на пассажирское. Сам обходит машину и устраивается за рулём. Когда мы уже стартуем, протягивает мне бутылку вроде бы с минералкой и произносит: