Достаю один из них, торопливо вскрываю, использую, жду, считая секунды. И… боясь узнать результат.

Реальность не щадит меня — конечно же, две полоски.

— Чёрт! — шарахаю продолговатую белую штучку об стену. Я же принимала эти дурацкие таблетки. Так почему? Может, ошибка? Пробую ещё один, потом ещё… Результат тоже.

С тихим воем сползаю на кафельный пол, лохмачу пальцами волосы. Что мне делать теперь? Что делать?

В памяти всплывает недавний разговор с Геной. Мы лежим на кровати после бурной страсти. Отголоски яркого оргазма ещё звенят в организме, наполняя каждую клеточку счастьем.

— Генка, — веду пальцем по мускулистой груди, очерчиваю чёткий рельеф мышц, пересчитываю кубики пресса, — я так тебя люблю…

— Спорим, я сильнее, Мэй? — он переворачивает меня и нависает. Я вижу, как сияют глаза в опушке длинных ресниц — словно драгоценные камни в бархате.

— А вот не буду спорить, — заявляю я, вскидываю руки, обнимаю сильную шею и говорю: — лучше докажу.

— Интересно — как? — он вскидывает бровь. Люблю эту — чуть ехидную — мимику у него.

Улыбаюсь, легко чмокаю в губы и торжественно объявляю:

— Рожу тебе ребёнка.

Гена напрягается и отстраняется:

— Малыш, мы много раз говорили с тобой на эту тему. Тебе сначала надо доучиться.

— Глупости, Ген! — поднимаюсь и сажусь, не стесняясь своей наготы. Не перед мужем же, который видел меня везде. — У нас полно девчонок в группе, которые уже родили, и даже академ мало кто брал.

— Не думаю, что это нормальная учёба с младенцем на руках.

Господи, да я же не стремлюсь к красному диплому, в отличие от некоторых! И глобальных достижений в своей сфере не собираюсь добиваться. Всё равно буду работать в нашей же фирме, под его, Генкиным, началом. Он у нас главный, он всё вырулит, а я — лишь исполнитель.

— Ты так не хочешь детей от меня? — хлопаю ресницами, понимая, что начинает щипать глаза.

— Ну что ты, маленькая, — нежно воркует он, проводя согнутым пальцем по моей щеке. — Хочу! Очень! Мечтаю об этом! Ты же знаешь, я — детдомовский, твой отец показал мне, что такое — счастливая семья. Вот и я хочу так же. И деток, по крайней мере, троих. Но тебе пока рановато, милая…

Он всегда и всё решает за меня. Даже это.

Злюсь, фыркаю, сдёргиваю покрывало и встаю с кровати. Заматываюсь и разворачиваюсь к двери.

— Куда собралась? — меня перехватывают, сильные руки смыкаются на талии, припечатывают к каменной груди.

— Подальше от тебя, на диван…

— А разве я тебя отпускал? — он снова поднимает бровь.

— А разве я должна спрашивать? — шиплю, вырываясь.

Но силы неравны — меня отрывают от пола, как пушинку, тащат обратно, швыряют на мягкий матрас. Следом — он прогибается под сильным телом.

— Ты никуда не пойдёшь, — рычит муж в ухо. — Будешь здесь, со мной, всегда… Никаких диванов! — как быстро он переключает режим с внимательного влюбленного на бездушного тирана. Даже дух захватывает!

— Я сама буду решать… — начинаю, но не договариваю, потому что мне затыкают рот самым бесцеремонным способом. При этом Гена перехватывает мои запястья и впечатывает в простыню. Извиваюсь, злюсь, кусаю его…

— Ах ты! — взрыкивает он и набрасывается на меня с ещё большей яростью.

Близость у нас случается особенно бурная. После чего я, довольная и счастливая, умиротворённая и удовлетворённая, засыпаю в его объятиях. Сама же тяну под щёку его ладонь и устраиваюсь на ней. Мне хорошо. Всегда было хорошо. А ещё я верю, что совсем скоро Гена сдастся и наш дом наполнится детскими голосами…

Воспоминание такое яркое, ощутимое, запечатлённое в памяти. И теперь — приобретающее другой окрас.