Передо мной — трое громил: двое — бритые под ноль, третий — огромный, перекачанный, бородатый. Глаза чёрнющие, прожигают насквозь.

— Что ж ты, девочка, серьёзных дядей игноришь? — басит он обманчиво-ласково. — Нехорошо, малышка…

— Я не понимаю, о чём вы…

— Всё-то ты понимаешь — я звонил тебе вчера. Ты сказала — номером ошибся. Только я, милая, никогда не ошибаюсь…

— Но я не знаю вас, — машу головой. — Впервые вижу.

— Да, а вот ёбарь твой хорошо знает. И что денег мне должен много — тоже. — Оборачивается к своим бритоголовым подельникам и командует: — Ставьте камеру, братья. Будем кино снимать.

И снова уставляется на меня, ехидно и плотоядно улыбаясь…

Меня не оставляет ощущение, что я — на съёмках фильма или в эпицентре дурного розыгрыша.

— Стойте! — вскидываю руки в жалкой попытке остановить этого борова. — Всё это — дикое недоразумение. Я — замужняя женщина, мой муж — уважаемый бизнесмен Геннадий Букреев. Он не имеет дел с такими, как вы…

Бандюги переглядываются, что-то тихо говорят друг другу, кивают.

— Так речь и не о муже. Конечно, мы знаем этого святошу Геночку. Мы хотим простимулировать любовничка твоего…

— Лю… — заикаюсь я… — бовничка? — заканчиваю с трудом. Из-за удивления и шока мысли путаются, а слова не складываются в логическую цепочку. — Но у меня нет любо…

Договорить не успеваю — дверь слетает с петель от удара ногой. В проёме — злющий и всклоченный Павел Косте́р, глава отцовской службы безопасности, бывший спецназовец, громила под два метра ростом. За ним маячат такие же шкафчики — его ребята.

Бандиты переглядываются. Они тоже немаленькие, и у них есть оружие — я видела. Но… проблем явно никто не хочет.

Выбиватели долга поднимают руки:

— Братцы, давайте разойдёмся по-тихому? — говорит их бородатый главарь.

Павел кивает и командует:

— Валите отсюда, быстро…

Его парни отступают, бандюки, подхватив штатив и камеру, бочком-бочком утекают прочь…

И вот тут меня начинает колотить.

Павел снимает пиджак, кидает мне на плечи. Я тону в нём, он приобнимает меня и выводит в коридор. Идём мимо офигевших дам, которые не могли сделать свои дела из-за того, что в женский туалет вломилось столько больших и страшных мужиков.

По дороге Косте́р отчитывается:

— Витя, ваш водитель, вовремя позвонил. Сообщил, что вам стало плохо, вы вышли в туалет, но вас долго нет. Хорошо, что мы были поблизости.

Хорошо? Да вы, наверняка, следовали за мной по пятам! И я даже знаю, кто дал такое распоряжение! Хочется проорать это ему в лицо. Но вместо этого просто киваю на каждое слово и бормочу:

— Хорошо-хорошо-хорошо…

Уже возле машины мы останавливаемся, и безопасник заглядывает мне в лицо:

— Вы в порядке, Саломея Львовна?

— Ни черта, — машу головой. — Я до сих пор в ужасе.

— Понял-принял, — чеканит Косте́р. Открывает дверь на заднее сидение, помогает мне сесть, сам садится рядом.

— Вить, в дом Капровых.

— Есть.

Наша машина трогается, я смотрю перед собой и не могу ни о чём думать, в голове сумбур и каша. А ещё — предчувствие. Дурное, гнетущее, вытягивающее душу. Такое было перед смертью папы. Предощущение большой беды.

Когда-то дом Льва Капрова действительно был крепостью, а я — принцессой в этой крепости. Всегда защищённой и беспечной. Меня не могли зажать отморозки в туалете — такое существовало в параллельной реальности. Как же могло случиться так, что всё поменялось? В мой спокойный, тихий, устроенный мир богатой девочки…вторглось это? И ответ приходит сам: когда умер папа. Так и начинается падение империй: сначала свергают царя, потом — по кирпичику — разбирают его дворец.