— Всё в порядке, — издевательски елейным голосом говорю именно то, что ему так хотелось.

Ещё и улыбку на себя натягиваю — уверена, та сочится ядом, но формально хотя бы я сделала всё, что ему там надо было. Так что пусть на работу валит.

— Не верю, — сдавленно почти шепчет Андрей.

Ещё и смотрит на меня почти безотрывно. Шаг ко мне делает, на что я отшатываюсь инстинктивно.

Да какого чёрта так настаивает? Ещё чуть-чуть, и расплачусь снова. Причём при нём. Что уж точно лишним будет.

Не получается у меня быть железной леди. Папа, вернись, пожалуйста, скорее…

Андрей на мой жест шумно втягивает воздух, взгляд отводит. А я смотрю на его желваки, играющие на скулах, и вдруг понимаю отчётливо — мы ведь чужие друг другу люди.

Всегда были. И будем.

Всё кончено. Хотя было ли?

Скольжу взглядом на его шею, снова смотрю на следы «долбанной стервы». На этот раз почти бесстрастно разглядываю.

— Такие засосы и укусы не оставляются за доли секунды, — на удивление спокойно заявляю. — Тебе было неловко оттолкнуть при всех и ты предпочёл ждать, когда она наиграется?

Андрей чуть вздрагивает, снова на меня смотрит. Чуть клонится в мою сторону, словно опять хотел шаг сделать, но в итоге остаётся на месте.

— Разумеется, нет. Я оттолкнул её прямо там, — сглатывает шумно. — Но не сразу, да. Я был в шоке.

Давлю в себе смех. Господи, он сам себя со стороны слышит хоть? Понимает, что несёт?

— И что ещё она успела, пока ты был в шоке? — насмешливо интересуюсь.

При этом упорно рисую у себя в воображении именно ту нелепую картину, которую мне тут Андрей рисует неряшливыми мазками. О реальной стараюсь не думать. Не вспоминать.

Иначе моё желание рассмеяться выльется в смех вперемешку с истеричными рыданиями.

— Ничего, это всё. И я сегодня же уволю её, — чёрт возьми, Андрей умеет быть убедительным. Хотя я ему бы и за год совместной жизни Оскар дала бы, правдоподобно в любовь играл. И, судя по всему, собирается продолжать: — Любимая, пожалуйста, давай не будем омрачать нашу годовщину, — аж просит. Голос звучит с надрывом.

Хотя обычно Андрей привык решать сам, и подобных ноток от него я и не слышала никогда. Он и с папой говорил на равных.

— Она была вчера, опять забыл? — усмехаюсь злобно. — И ты уже омрачил.

Уволить он там её собрался. А ничего так, что это папе решать?

Андрей вздыхает, качает головой. И вдруг снова ко мне подходит, игнорируя, что я опять отступаю. Пусть и не отшатываюсь, но и не стою на месте, не принимаю даже малейшую его близость. Даже на миллиметр не ближе, чем был, пусть стоит.

Но стоять он явно не собирается, продолжая шагать ко мне. А у меня за спиной стена уже.

— Я не отпущу тебя и сам не уйду. Это грёбанное недоразумение не должно портить нам жизнь, — Андрей всё-таки останавливается, не дойдя до меня совсем чуть-чуть, но прожигая взглядом так, что не чувствую ничего, кроме его присутствия рядом. — Мы неразлучны, Соф, помнишь? — сипло взывает ко мне, не замечая, что я и дышу уже с трудом.

Невыносимо всё это. Как он мог? И как может дальше? Кто этот человек вообще?..

— Из нас двоих забывчивый ты, — нахожу в себе силы злобно съязвить.

Сама не знаю, зачем. Оно мне надо — его оправдания выслушивать? Ещё и про годовщину?

Но вместо того, чтобы оправдываться, Андрей с чувством говорит, прям аж обещает:

— Я всё наверстаю, клянусь, — а потом вдруг сокращает между нами расстояние порывистым рывком, зажимая меня между своим телом и стеной, ещё и руками к себе подгребая. — Ну иди ко мне, любимая, маленькая моя, единственная, родная… — шепчет будто в беспамятстве всякие подобные нежности, целуя куда-то в лицо, гладя по телу и тяжело дыша.