Тяжело дыша, он несколько раз кивает и, шмыгнув, вытирает предплечьем кровь под носом.

— Не нужно, так не нужно, — бросает он бесцветным тоном, но мне достаточно видеть его глаза, которые кипят от эмоций и протеста, но Глеб все это проглатывает и, с холодным безразличием пожав плечами, уходит.

— Я смотрю, у тебя появился защитничек, — врезается в мою спину саркастичный голос мужа.

Прикрываю глаза и делаю успокаивающий вдох, прежде чем поворачиваюсь к нему.

— Ну хоть один мужчина есть в этом доме, — бросаю свою ядовитую шпильку, которая даже не долетает до брони Абласова. Потому что он со скучающим видом приводит себя в порядок, поправляет рубашку, запонки, пиджак, а потом сплевывает кровавый сгусток на пол.

— Убери здесь все, — бросает он своим фирменным приказным тоном и, небрежно надев обратно разбросанные ботинки, направляется прочь, напоследок швыряя в меня ответную шпильку: — Поеду к поздней клиентке, которая, в отличие от некоторых, умеет встречать мужчину в любое время.

Мои глаза расширяются, и я в шоке провожаю удаляющуюся спину мужа.

С запозданием срываюсь с места и подлетаю к окну, наблюдая, как этот идиот садится в пьяном состоянии за руль, но у меня и в мыслях нет бежать и останавливать его. Я больше не хочу бороться за него. Ни в каком смысле. Надеюсь, доказательства появятся на моих руках раньше, чем мое терпение лопнет. Потому что, когда это случится, я больше не смогу действовать здраво.

Визг тормозов нарушает ночную тишину, а потом из приоткрытого окна машины вылезает рука Абласова, чтобы помахать мне средним пальцем. Забавно, но я воспринимаю этот жест иначе. Это моя удача машет мне на прощание, потому что проклятый план разоблачения с избиением провалился с крахом.

Грохот со стороны гостевой комнаты привлекает мое внимание, и я отворачиваюсь от окна.

Запустив пальцы в волосы, запрокидываю голову и даю себе минутную передышку, после чего следую к источнику шума. Это Глеб в гостевой комнате разъяренно хлопает дверцами шкафов и без разбора засовывает свои вещи в спортивную сумку.

В момент, когда он поднимает сумку и ставит ее на кровать, наши взгляды встречаются. Глеб замирает, и в моей груди все сжимается от того, с какой агрессией жгучие глаза сканируют мое тело. Понятия не имею, почему быть предметом его внимания так мучительно. Настолько, что желание скрыть обнаженные участки кожи становится сильнее, чем потребность в кислороде. Вот только я продолжаю стоять на месте и задыхаться от поднимающихся к горлу эмоций. И я бы, наверное, упала от асфиксии, если бы Глеб не потерял ко мне интерес.

Взяв толстовку, он натягивает ее резкими движениями и поправляет капюшон, набрасывая тот на голову.

— Чего тебе? — буркает он, не глядя в мою сторону.

Я поправляю халат на плечах и ежусь от собственных прикосновений.

— Куда-то собрался?

— Собрался.

Глеб берет телефон, несколько секунд водит пальцами по экрану, а после бросает его в карман и упаковывает в сумку зарядное устройство.

— И куда ты пойдешь? Ночь на дворе!

Глеб поднимает голову и, взяв сумку, двигается в сторону выхода, но когда я становлюсь его препятствием, он плотно сжимает губы, чтобы процедить угрожающе:

— Отвали, Лена.

Я порываюсь выхватить у него сумку, но он дергает руку назад, и я врезаюсь ему в грудь. Правда, почти сразу поспешно отступаю. Но успеваю сделать проклятый вдох. В легкие тут же проникает чувственный древесный аромат мужского парфюма. Это, если честно, немного дезориентирует. Но громоподобный голос Глеба возвращает меня в реальность.