Но герцогу было плевать на этих женщин. Всё, чего он желал, это поговорить с доктором, который сидел рядом с его женой.

— Она жива? — прорычал Нэд.

Доктор кивнул.

— Пока жива, Ваша Светлость, но это едва ли надолго. Скорее всего, она умрет еще до рассвета.

Он произнес это так просто и легко, будто обсуждал погоду или утреннюю газету, но вес этих слов грозил сбить Нэда с ног и сломать его пополам. Всего час назад герцог держал на руках своего потерянного ребенка, такого маленького и настолько драгоценного, что невозможно было отдать его служанке, которая пришла забрать тельце.

Это была девочка.

Нэд отослал слуг и молча сидел с невесомым телом дочери, в одиночестве оплакивая ее смерть. И ее жизнь. И всё, чем она могла бы стать.

У него было всё и не осталось ничего. Его власть, его титул и практически безграничное богатство никогда не вернут его дочь.

Чтобы не скончаться от горя и не рассыпаться на куски, герцог нашел утешение в ярости. В злости на само мироздание. Он не потеряет их двоих! Не может этого допустить!

И теперь Нэд угрожающе смотрел на врача, этого тщедушного старикашку, которые так много знает и всё-таки не понимает ровным счетом ничего.

— Она выживет!

Он схватил доктора за грудки и встряхнул, будто пытаясь привести в сознание.

— Слышишь меня, ты? Моя жена выживет!

Старик смутился, и ярость захлестнула Нэда с новой силой. Он снова потряс доктора.

— Ты сделаешь всё, чтобы моя жена выжила!

— Я… я сделаю всё, что в моих силах, но не могу гарантировать…

Нэд отпихнул врача, совершенно не заботясь о том, что тот может споткнуться и свалиться на пол. Джози — вот что сейчас важно. Герцог уже метнулся к ней и встал на колени у ее кровати, взяв ее руку в свою. Такая холодная.

Он не мог оторвать глаз от своей герцогини, которую до этого слишком сильно ненавидел, чтобы свободно смотреть на нее. Почему всё зашло так далеко? Как так вышло, что только сейчас, когда она лежит еле живая, он в полной мере осознал, насколько она прекрасна?

Ее высокие скулы и полные губы, и эти густые черные ресницы — еще чернее на фоне фарфоровой кожи. Нэд готов был продать душу Дьяволу, чтобы она подняла эти ресницы и открыла глаза, от которых у него всегда перехватывало дыхание. Голубые, как летнее небо. Он примет любой взгляд этих глаз, какими бы они ни были. Полные счастья или печали, лучистые или ожесточенные ненавистью.

Конечно, это будет ненависть. После того, что она увидела, другое просто невозможно. Но пусть она благословит его своей ненавистью и ненавидит хоть до конца дней, но будет жить.

Нэд сжал ее руку и прижался губами к ее неподвижным пальцам.

— Ты будешь жить, Джоз, — прошептал он. — Даже если мне придется оттащить тебя назад с самих небес, ты будешь жить.

— Ваша Светлость, — раздался голос в дверях.

Нэд поморщился от этих слов, сказанных четким и ровным тоном. И не повернулся к женщине, которая произнесла их. Меньше всего он хотел ее видеть сейчас, но ее юбки уже шуршали рядом.

— Пойдем, нам нужно поговорить.

Гнев пронзил его, как лезвие, и он подскочил, чтобы встретиться взглядом с матерью. Они молчали смотрели друг на друга несколько мгновений, прежде чем Нэд нехотя кивнул. Ему совершенно не хотелось с ней разговаривать, но он прекрасно знал, что просто так она от него не отстанет.

Пока они шли по коридору в дальний угол, подальше от лишних ушей, Нэд боролся с желанием наорать на слуг, которые то и дело бросались ему под ноги и склоняли головы.

Наконец они остановились, и мать повернулась к нему.

— Ты излишне драматизируешь, — сказала она полушепотом.