Подбегают товарищи Бойцова и разнообразными дружескими тычками и уговорами пытаются помочь ему прийти в себя.

— Последний раз спрашиваю: ты пойдешь со мной? — рычит он.

Я скулю и медленно качаю головой. Наверное, это самый дорогой отказ в моей жизни. Но сейчас так действительно правильнее. Если во мне растет дитя, то моя жизнь уже распланирована на годы вперед. Брак — общие дети — какое-то светлое будущее. И никакого Бойцова в этом перечне нет.

— Значит, не судьба? — резко говорит Артем. — А я не верю! — и отворачивается от меня, может быть для того, чтобы обдумать какой-то свой план и договориться с парнями.

Смотрю на его спину. Вот так он уходил в армию — надолго, словно навсегда. Мне внезапно становится очень плохо — так плохо, что я чувствую, как подгибаются ноги. Все плывет перед глазами, чувствую боль в животе. Меня кто-то подхватывает.

— Беременная, наверное, — голос швейцара прозвучал, как в тумане.

Вижу: Артем замирает. Похоже, он это услышал! Замечаю, как он сразу ссутуливается и начинает медленно спускаться со ступеней. А я буквально чувствую, как с ним уходит часть моей жизни. Мне кажется, без него я сейчас умру.

И чтобы жить, я в тысячный раз прокручиваю в памяти ту нашу с ним одну особенную ночь.

5. Глава 4

Это было семь лет назад. Или чуть больше. У меня было страшное горе — хоронили папу. Все происходило на небольшом кладбище у кромки леса за незнакомым пригородом — наверное, там хоть чуть-чуть дешевле.

Людей немного, глушь, снег, черные деревья вокруг, словно мертвые. Я без шапки — в цвет траура не нашлось — только в темном шарфе, повязанном на голову. Холодно.

Помню как сейчас: мою заплаканную, разом постаревшую маму утешают коллеги с работы. А я даже подойти к ней не решаюсь.

Отца сбила машина, сразу насмерть, водитель уехал. Я этого не видела и не слышала — в полиции потом сообщили.

Но перед этим я пыталась уговорить папу дать маме и нашей общей семье второй шанс, когда он ушел. Вроде уговорила, обещал вернуться. А через минуты после нашей встречи в кафе папа и неизвестный пьяный лихач пересеклись.

Случайность? Да, — говорят все. А я себя изводила, проклинала — зачем звала или почему не задержала подольше?! Да лучше бы мой отец жил не с нами, но жил!

Я оказалась рукой судьбы, которая привела его на место смерти. Формально в его гибели виновата я! И мамин первый взгляд на меня, когда ей сообщили страшную новость, сказал мне о том же.

Как только папочку опустили вниз, в затопленную черную яму, я не смогла там рядом больше оставаться. Горе и чувство вины погнали меня подальше от мамы и от других людей, куда глаза глядят. Помню лес, глубокий сырой снег, редкие старые тропинки.

Темнеет. Мне холодно, но я специально не застегиваю пуховик, чтобы притупить боль внутри. Хватился ли меня кто-нибудь, были ли входящие звонки? Не знаю.

Я так трясусь от рыданий, что и не заметила бы, если б завибрировал телефон. А может, там вообще сети нет — ушла далеко от цивилизации.

Мне кажется, я заблудилась. И еще промокла чуть не до колен. Ну и пусть, — думаю. Так мне и надо. «На помощь!» кричать не буду. Полная тишина вокруг.

Так я добрела, шатаясь, до глубокой канавы, в которой внизу виднеется черная вода. И никого вокруг. Я смотрю на нее, словно в могилу, приготовленную для меня. Все, дальше пути нет.

И вдруг кто-то меня догнал. Или нашел. Кто-то меня обнял, чтобы я не упала, застегнул на мне пуховик и повел, прижимая к себе. Это был Артем.

Как он туда попал — приехал вместе с соседями на автобусе ритуальной службы? Или с кем-то на машине потом? Даже не помню. Мы тогда еще не были близко знакомы — когда пересекались, только кивали головой, как знакомые знакомых. Но, получается, он вообще не терял меня из виду?