Лифт начал свое плавное поднятие вверх. Зеркала отражали смущенный взгляд Леры и нагловатый – Славы. Было жарко, но на руках появилась гусиная кожа. Почему, почему она так реагирует на Славу? Почему не одела что-то легкое, но с длинными рукавами? Голос Славы прозвучал совсем близко, около уха, так, что дыхание щекотало и заставляло дрожать еще сильнее.

– Ммм, мурашки? Мне нравится. А говорила, что не хочешь меня. Лера обернулась, чтобы ответить что-то резкое, но губы Славы уже накрыли ее губы и покусывали, облизывали, вторгались внутрь, словно хозяин к себе домой. Слава умело сыпал комплиментами, повторяя, какая у Леры нежная кожа, какие сладкие губы.

– Я пьянею от твоих губ, малыш.

Его слова ласкали слух, а руки уже поглаживали спину. Вся сила воли, которая уходила на самоконтроль растаяла в их тепле, слишком близко, слишком рядом находился Слава. Лифт поднимался подозрительно долго, наверное, он уже доехал и Слава снова нажал на кнопку, – метнулась мысль и утихла в голове Леры – да какая разница? Какая разница, когда Лера сама пьянела и уже еле стояла на ногах. Казалось, в этих губах заключается смысл ее жизни, Лера была уверена, что нашла в их то, что искала всю жизнь, искала, не зная, что, и если сейчас не притронется к ним, не будет ласкать их, то дальнейшая жизнь окажется пустой и бессмысленной. От отчаяния из ее горла вырвался тихий всхлип. Слава сильнее прижал к себе, от чего начали ныть груди. Почему такое мучение? Почему у нее нет сил остановить эту пытку? В какой-то момент Славины пальцы оказались под ее трусиками и она таяла, таяла, казалось, сейчас растечется словно мороженое на раскаленный асфальт, а пальцы не давали растечься, мучили, то скользили внутрь, то выныривали оттуда, оставляя давящую, ноющую пустоту, вновь утихомиривали боль, скользя внутрь, чтобы потом вырваться из глубины и оставить после себя еще большую боль, еще большую пустоту. Пустота поглощала Леру до такой степени, что заполнить ее казалось теперь жизненно важным. Лера была уверена, что если сейчас Слава не ворвется туда, то она умрет прямо в лифте. Зеркала в лифте показывали изможденную мучительной лаской женщину, которая потеряла стыд, которая была готова просить и умолять, чтобы ее трахнули.

– Славаа-а-а-а, – умоляла она. – Я сейчас умру, пожалуйста – голос срывался и походил на всхлипывания.

– Сейчас, малыш, сейчас, сейчас тебе будет хорошо. – Белая юбка приподнялась вверх, нежное кружево трусиков скользнуло вниз, Лера схватилась за стенку лифта и выгнулась так, чтобы Славе было удобнее проникнуть туда, где все изнывало.

– А-аа! – всхлипнула Лера, когда Слава резким движением проник в нее сзади. Слава двигался резко, сильно, каждое движение наполняло наслаждением, ранее вымученная пустота теперь стала средоточием всех благ, всех радостей. И ровно в тот момент, когда все внутри начало наполнять горячей жидкостью, Лера почувствовала, что взрывается, что ее тело распадается на маленькие кусочки удовольствия, а сама она растворяется в пространстве, что не будет прежней Леры, и ей было наплевать на это, не в силах выдерживать далее накал, она громко протянула:

– А-аааааа.

Ноги дрожали, организм словно не понимал, какие эмоции он сейчас испытывает и выбрал чисто женскую тактику – плакать. Лера плакала и плакала, а по ногам медленно стекала жидкость.

– Малыш, ты чего?

– Ничего, мне в душ надо.

– Хорошо, мне тоже. Ко мне?

– Да.

– А я вчера фильм закачал, можем посмотреть. – Успокаивающе гладил ее по голове Слава. Преступники любви выдохнули, что на этаже никого не было и дошли до номера 441.