– Что происходит? – удивленно спрашивает, сжавшись в комочек, когда лекарь прекращает осмотр.

Ее вопрос остается без ответа. Никто не спешит говорить. Пока мужчина, сложив руки на груди, думает о чем-то своем, я пытаюсь прислушаться к своим ощущениям. Зверь в ярости. Он видит пару, пытается достучаться до нее, найти нить, что порвалась, и не выходит.

Отдаю ему полный контроль, надеясь, что это поможет, но все безуспешно. Мы оба бьемся о стену, пытаемся сломить, но бесполезно. Даже крошки не откалывается.

Почему?

Она моя пара, жива, я чувствую боль утраты, словно она умерла. Только это не так. Истинная жива, надеюсь, что здорова. А нити, связывающей нас, больше нет. Невозможно. Это невозможно. Злость туманит разум. Кто над нами потешается?

– Не молчи уже. Говори, как есть, – бросаю лекарю, который все так же задумчив.

– Милорд, у меня не самые радужные известия для вас, – качает головой, продолжая оттягивать свой приговор.

Ана молчит, смотрит на нас недоверчиво. Потерпи, девочка моя, мы во всем разберемся, обещаю, пусть только он скажет все, что должен.

– Леди Илиану долго травили, маленькими дозами ей давали яд, лишающий жизненных сил, а сейчас отравили редким ядом. Его мог изготовить только искусный маг, я знаю всего несколько таких.

Запинается, но все же говорит. Речь выглядит несвязной, немного сумбурной, но все же и ее достаточно, чтобы приговорить несколько людей к верховному суду.

– Дальше, – подгоняю его, пока Ана не сошла с ума от страха. – Яд смертелен, но моя пара жива. Почему?

Ее глаза полны слез и боли отчаяния. Нужно скорее покончить с этим разговором и дать ей отдохнуть. То, что не чувствую ее, еще ничего не значит.

– Не знаю почему, но яд не подействовал. Вернее, подействовал, но не совсем.

– Мой ребенок. Что с ним? – истинная перебивает его, держась за живот руками.

– Простите, миледи, но его нет. Я не вижу его. Словно беременность и не наступала, – опустив голову, сообщает ужасную новость, от которой у нас обоих сдавливает сердце.

– Они поплатятся, Ана, – прижимаю к себе девушку, которая бьется в немой истерике, – но она не слышит меня.

Беззвучный крик срывается с ее губ, тело сотрясается в рыданиях, но она не издает ни звука. Великие драконы, клянусь, каждый, кто хоть немного к этому причастен, поплатятся жизнями.

– Поди прочь, – отмахиваюсь от него, все равно ничего не может сказать. – Всем ждать меня внизу.

Не могу поверить, что это конец. Он не видит наше дитя. Великие драконы, вы слишком жестоки. Чем она это заслужила?

Укачиваю ее в своих объятиях, пока не засыпает. Силы быстро покидают ее. Жду, когда перестает метаться по постели, только после этого беру на руки и уношу в ее покои на сухие простыни. Снимаю платье и замираю, глядя на плечо.

Метка. Она не полная. Есть солнце, но нет дракона.

– Что за?

Этого не может быть. Создаю огненную сферу и смотрю внимательнее. Метка, моя метка не полная. Я принадлежу ей, ведь мой маяк на ней горит ярким солнцем. Но она не принадлежит мне. Дракона нет, хранитель сокровища пропал.

Мы больше не… Нет, это невозможно, абсурдно. Такого не может быть. Связь разорвана и не разорвана одновременно. И, если я принадлежу ей, тогда почему в груди пустота, почему так тоскливо?

Дракон сходит с ума, мечется, загнанный в клетке моего подсознания. Не могу дать ему волю, иначе дел натворит. Хватит среди нас двоих одного, кто совершает ошибки.

– Я во всем разберусь, обещаю, говорю то ли спящей Илиане, то ли себе обещаю, то ли нам обоим.

Звуки меркнут, краски тускнеют. Я словно больше не живу, существую, не больше.