Я долго молчала. Просто смотрела на кружку в руках, наблюдая, как поднимается пар, как он танцует в воздухе, прежде чем раствориться. Мои пальцы обхватили горячий фарфор, будто в нём было что-то особенное, что-то, способное удержать реальность от окончательного распада. Тепло растекалось по ладоням, но не проникало глубже – внутри всё равно был холод.

– Я… думаю, Пётр мне изменяет, – выдохнула я наконец, и слова повисли в воздухе, тяжёлые, будто свинец.

Марина не ахнула, не закатила глаза, не бросилась с расспросами, как сделали бы многие. Только немного откинулась на спинку дивана. Сделала паузу. Я чувствовала её взгляд, но не могла поднять глаза. В горле стоял ком размером с кулак.

– Почему ты так думаешь? – спросила она наконец, очень спокойно, без тени осуждения или недоверия.

И тогда я начала говорить. Слова полились потоком, который невозможно было остановить. Про фото в Instagram, про руку этой женщины на его плече, про браслет – тот самый, который я видела на нашей тумбочке, про сторис с двумя бокалами в нашем любимом кафе. Про подпись, скрытую от большинства глаз, но кричащую для меня: «Ты знаешь, кто ты для меня». Про его поздние возвращения, про холодность в постели, про отвёрнутый экран телефона. И про то, как всё это похоже на пазл, который складывается без моего участия, прямо у меня на глазах, а я стою, парализованная, и не могу ничего сделать.

Пока я говорила, чай остывал. А вместе с ним остывало и что-то внутри меня – та вера в незыблемость нашего брака, которую я так бережно хранила пятнадцать лет.

– Может, это и правда совпадение, – добавила я тихо, когда иссяк поток слов. – Может, я… ревную. Или выдумываю. Или завидую. Может, я с ума схожу?

В этот момент мой голос дрогнул. Я, наконец, подняла глаза и встретилась взглядом с Мариной. Она смотрела на меня прямо. Точно. Без жалости. Но с такой любовью и пониманием, что что-то внутри меня надломилось.

– А ты уверена, что это ты с ума сходишь? – спросила она, и этот вопрос был как камень, брошенный в тихую воду. Круги тотчас разошлись по всему моему сознанию.

Я не ответила. Не могла. Потому что, если честно, я подозревала ответ. И он меня пугал.

– Знаешь, – продолжила Марина после паузы, – иногда то, что кажется бредом, – это интуиция. Мы, женщины, как собаки на запах. Мы чувствуем раньше, чем понимаем. И часто отмахиваемся от своих ощущений, потому что они неудобны. Потому что признать их – значит что-то менять. А менять страшно.

Она говорила мягко, но я слышала в её словах сталь. Марина всегда была сильнее меня. Решительнее. Она развелась пять лет назад после того, как застала мужа с секретаршей. Не устроила скандала. Просто собрала вещи и ушла. И никогда не жалела.

– Но доказательств нет, – возразила я, цепляясь за последнюю соломинку надежды. – Только намёки, ощущения, детали. Ничего конкретного. Ничего, что я могла бы предъявить ему.

– А зачем тебе доказательства? – вдруг спросила она, наклоняясь вперёд. – Чтобы себя убедить? Или чтобы его уличить? Главное же, Нина… ты чувствуешь, что что-то не так. Этого уже достаточно.

Я сглотнула. В горле было сухо, несмотря на недавний чай, который так и остался нетронутым в моих руках.

– Я просто… не знаю, что делать, – призналась я, и это было так больно – признать своё бессилие. – Пока не знаю. Я боюсь.

Боюсь, что он уйдёт. Боюсь, что останется из жалости. Боюсь потерять нашу жизнь, нашу семью, нашу дочь. Боюсь быть одной. Боюсь, что пятнадцать лет были потрачены впустую. Боюсь, что никогда больше не смогу доверять. Боюсь, что предала саму себя, закрывая глаза на очевидное.