– Думаю, – ответила я, и мой голос прозвучал ровно, спокойно, хотя внутри всё кричало.

– О чём?

Я медленно повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Искала в них… что? Вину? Страх? Любовь?

– О доверии, – сказала я, не отводя взгляда. – О том, как его можно потерять.

Он слегка нахмурился. В его взгляде мелькнуло что-то – беспокойство? Тревога? Или мне показалось? Но он не сказал ничего. Просто кивнул, словно мы обсуждали погоду, лёг рядом и закрыл глаза.

А я осталась смотреть в потолок, в темноту комнаты, с широко открытыми глазами и новым ощущением внутри. Оно пробивалось сквозь боль и замешательство, сквозь страх и неуверенность. Не ярость. Не паника. Решимость. Медленная, как утренний лёд на окне. Но крепкая. И с каждым вдохом она становилась всё сильнее.

Может быть, я не знала, что делать дальше. Может быть, путь впереди был туманным и страшным. Но одно я знала точно: я больше не буду закрывать глаза. Я больше не буду притворяться, что не вижу. Я имею право на правду. Какой бы горькой она ни была.

После разговора с Мариной я стала словно другим человеком. Будто между утром прошлого дня и вечером сегодняшнего прошли не часы, а годы. Что-то фундаментальное сдвинулось внутри меня, какая-то опора, на которой держалась моя жизнь, покачнулась и уже не могла удержать привычную картину мира.

Вернувшись домой после, казалось бы, бесконечного дня в университете, я вдруг ощутила странную отрешенность. Было чувство, будто я наблюдаю за собственными движениями со стороны: вот я открываю дверь, вот снимаю плащ, вот вешаю его на крючок, где уже висела куртка Леры. Она была дома. Наверное, в своей комнате, с наушниками, как обычно. Не слышала, как я вошла.

В прихожей пахло ванилью – диффузор, который я поставила вчера утром. Тот же запах, что у крема для рук, «в моем любимом аромате». Этот запах теперь казался мне тошнотворным. Словно этот приторный аромат был еще одним слоем лжи, пропитавшей наш дом.

Прошла в гостиную и осмотрелась. Странно, все предметы были на своих местах, но теперь они казались декорациями в театре абсурда. Фотографии в рамках на стене – наши улыбающиеся лица на фоне моря, гор, европейских площадей. Лера, совсем маленькая, с мороженым, которое размазалось по подбородку. Пётр с загорелыми плечами на пляже. Я в шляпе, смеющаяся от чего-то, что сейчас уже не вспомню.

Реальны ли они? Существовали ли эти моменты? Или это была искусная имитация счастья, в которую я сама поверила?

Я подошла к книжной полке и нашла тетрадь, куда записала улики. Достала её, перелистнула до страницы со списком. Восемь пунктов, написанных моим торопливым почерком. Теперь после разговора с Мариной, они казались не просто подозрениями сумасшедшей, а вполне реальными доказательствами.

Я взяла ручку и добавила: «9. Никогда не говорит о ней. Не упоминает. Даже случайно».

Это вдруг показалось странным. В компании Петра работало не так много женщин, и если эта Лена была его подчинённой или коллегой, логично было бы упоминать её имя в рассказах о работе. Но я не могла вспомнить ни одного случая. Словно он специально избегал её имени в разговорах со мной…

На кухне я поставила чайник. Привычные движения в знакомом пространстве, которое вдруг стало чужим. Я открыла шкафчик за крупами и специями. Там, за банками с гречкой и рисом, я хранила шоколад – свой секретный запас для стрессовых ситуаций. Достала плитку, машинально отломила кусочек. Положила на язык, но не почувствовала вкуса.

Чайник щёлкнул. Я залила кипяток в кружку, бросила пакетик чая. На секунду задумалась – не добавить ли чего покрепче? Но отмела эту мысль. Нужна ясная голова. Сейчас как никогда.