Ноги сами собой подкосились и опустили меня обратно на стульчик.

– Что ж… – мужчина прочистил горло покашливанием. – Прямолинейно. Ценю. Как мужчина я тебе не интересен?

Я бессознательно скривилась.

Сколько ему лет? Пятьдесят? Шестьдесят? Я, конечно, в двадцать первом веке живу, и прекрасно осведомлена, что молодые девочки сейчас спят и видят найти себе богатого папика. Но с чего один из таких папиков решил, что я в числе этих девочек?!

Однако, подавив возмущение, я не стала дерзить и высказывать вслух свои мысли. Лишь сдержанно произнесла:

– Меня сейчас в принципе мужчины не интересуют, Альберт Юсупович. Прошу меня извинить, но отношения с кем бы то ни было я не рассматриваю вообще. По крайней мере в ближайшие несколько лет.

Я вновь прикусила язык, не завершив мысль. Потому что внутри родился еще один спазм. На этот раз еще более острый. Больной.

Ощущения от него скрыть не удалось.

– Понятно, – безрадостно протянули в ответ на мою реплику. А когда Альберт Юсупович справился со своей ущемленной гордостью и вновь посмотрел на меня, тут же спросил: – Татьяна, что случилось? Тебя всю перекосило.

– Ничего, – отозвалась я, а через миг застонала в голос. Не могла это контролировать. Вцепилась в столешницу ослабшими пальцами и согнулась на пополам.

Что было дальше я помню смутно. Суматоха. Крики Альберта Юсуповича, Маринкины причитания. В больницу меня доставила скорая. От едкой, разливающейся по телу боли, я находилась в полусознательном состоянии. И сейчас не волновала ни потеря работы, ни дальнейшие перспективы.

Только одна мысль шарахала в голове вспышкой молнии – пусть с моими крохами все будет хорошо.

Я мысленно упрашивала их потерпеть. Не спешить так рано на свет. Объясняла, что они еще слишком малы. Что у нас есть еще целых два месяца. И что я тоже безумно хочу их увидеть, но готова еще подождать.

Две торопливые крошки послушаться меня даже не думали, во всей красе явив свой скверный характер.

Мои малыши родились тем же вечером. В середине марта. Прожив в моем животе шесть полных месяцев и еще две недели.

О самостоятельных родах в такой ситуации не могло и речи идти. Врачи медлили до последнего, а когда поняли, что тянуть дальше времени нет – вкололи наркоз.

Мне казалось, что прошло не больше секунды, прежде чем я вновь открыла глаза. Что случилось? Неужели наркоз не подействовал? Я шевельнула ослабшей рукой и сразу ощутила изменения в теле.

– Где…? – прохрипела, продирая звуки через пересохшее горло. Санитарка, дежурившая в палате тут же засуетилась. Через мгновение внутрь вошел врач:

– Татьяна Юрьевна, вы не беспокойтесь, – с порога начал меня успокаивать, и сердце предательски дрогнуло. – Детей прямо сейчас обследует наш неонатолог. Патологий не выявлено. Но, сами понимаете, они сейчас слишком слабы. Нам пришлось поместить их в специальные инкубаторы для новорожденных, чтобы исключить дальнейшие осложнения. Четыре недели. Это минимум, который они должны будут там находиться.

Я плохо понимала, что мне пытаются втолковать. После наркоза мозг превратился в сладкую вату. Привстала на койке, опираясь на локоть.

– Я хочу… Я могу их увидеть? – с надеждой спросила. Доктор тепло улыбнулся в ответ.

– Вставать вам пока нельзя. Но я попрошу сестру найти кресло и сопроводить вас в крыло для новорожденных.

Тряхнув волосами, я поняла, что ни за что не найду сейчас подходящих слов благодарности.

Доктор ушел. Санитарка тоже куда-то пропала. Через пятнадцать минут донеслась возня из-за двери, и мое сердце в предвкушении вздрогнуло. Скоро. Уже совсем скоро я увижу своих малышей.