— Вот так, — развел руками Вася и громко отхлебнул чай из большой кружки.

Он намазал на вафлю варенье и сунул ее в рот, закрыв глаза от удовольствия. Я смотрела на него, ожидая продолжения рассказа, а он, как специально, кушал и делал вид, что рассказывать тут больше нечего.

Я перевела взгляд на Мэй, но горничная тоже сидела с невозмутимым видом и уплетала вафельки.

— Ну, расскажите уже, — взмолилась я, — заинтриговали, а теперь отмалчиваетесь. Ладно Мэй, но ты-то говори, — потребовала я у садовника.

— Любопытство сгубило кошку, — нравоучительно заявил Василий, цыкнул зубом и расплылся в довольной улыбке, демонстрируя серебряную фиксу, — а ты уверена, что хочешь знать?

— Так, все равно уже начал, — утвердительно кивнула я, — договаривай уже.

Садовник глянул на Мэй, та кивнула, и Вася начал рассказывать:

— Тогда почти год прошел с тех пор, как жена и сын Макара погибли…

— А что случилось-то? — перебила я его.

— Они на машине по городу ехали, жена за рулем была, а сынишка пяти лет на заднем, в детском кресле пристегнутый сидел… Они на светофоре стояли, зеленый ждали, чтобы дальше ехать, и тут в них на здоровенном джипе один обдолбанный наркотой мажорик влетел, сынок депутатский. А жена на легковушке была, хорошей, но все же легковушке… Ее сразу насмерть придавило, а мальца в больницу увезли… Не смогли спасти, слишком сильный был удар, там внутреннее кровотечение от разрыва печени и переломы… Это он мне сам потом рассказал.

— Какой ужас, — это даже представить невозможно, насколько страшно потерять ребенка. Маленького, живого, теплого… Который вот только бегал рядом и смеялся, и вдруг погиб из-за какого-то гада.

Я ждала продолжения.

— Макар тогда только на ноги в своем бизнесе становился, первые миллионы начал зашибать, — заговорил Вася, — а тут такое. Его друзья сильно поддержали, не бросили. А он в работу уперся, чтобы голову занять… Тендеры, бабки рекой… Но суровый стал, никому спуску не давал. На женщин несколько месяцев совсем не смотрел, все жену вспоминал, а потом только однодневных девок трахал, чтобы те себе ничего романтичного не напридумывали. Так почти год прошел… Сидели они как-то с друзьями, в покер рубились. Бабла у каждого хоть жопой жуй, так они больше на интерес, да на желания играли. Вот и продул Макар. Загадали ему — поехать к ближайшей ИТК, исправительно-трудовой колонии, и первого же вышедшего на свободу из ворот тюрьмы урку к себе на работу взять. Хоть на один день, даже если тот сопротивляться будет! Иначе придется отдать десять лямов рублей.

— Это же огромные деньжищи, — выдохнула я, — целую квартиру в Москве купить можно.

— Это тебе «деньжищи», а для них игрушки в карты. Ты дальше слушай: сидит Макар в машине недалеко от ворот, а кореша его в тачке еще дальше — наблюдают. Тут-то я и вышел. Четыре своих годочка отмотал от звонка до звонка, и на свободу отправился. Выхожу из ворот, весь такой с чистой совестью перед законом и людьми, оглядываюсь. Красота! Небо не в клеточку, первая зеленая травка на обочине из земли пробивается. Офигенно! Надо мне на остановку топать, да в родную Тверь ехать, к своим корешам в общагу…

— А семьи у тебя нет? Родителей? — поинтересовалась я. — И… за что ты сидел, если не секрет?

— Не секрет — разбой с мордобоем, который скостили до хулиганки, — ответил Вася, — был варик по УДО выйти, но я на зоне кипиш наводил. Вот, в честь того «пику» на пальце набил. Значит, что не поддаюсь перевоспитанию.

— А это что значит? — ткнула я пальцем во второй перстень, на котором была палочка в ромбике.