– Пойдем, – он осторожно, обвивает мою талию рукой и прижимает к себе. Ведет куда-то. – Идти можешь? Или понести?

– Могу, только покажи куда, – треугольник вокруг губ немеет, плохо. Могу не успеть.

– Ох ты ж блядь, Марина, – в следующий момент я взмываю в воздух и оказываюсь прижатой к его груди. – В тачке есть и вискарь, и сигареты, и… Не важно.

– Сигареты нельзя, хуже будет, – говорю, невидящим взглядом смотрю по сторонам. Главное, чтобы сейчас зрение не начало появляться само, значит, не успела.

– Вот так, – подо мной появляется опора. – Садимся, ножки аккуратно. Молодцом, Марина. Держи, – обжимает мои пальцы вокруг холодного стекла. – Пей, хороший вискарь.

Не благодарю, скажу все позже. В виски сорок градусов, вроде, значит, нужно сделать глотков восемь-десять. Хлебаю, почти не чувствуя обжигающей терпкости и остроты алкоголя. Откидываюсь на сиденье и жду, поставив бутылку прямо на коленку.

– Спасибо, – говорю в пространство и, наконец, чувствую, как сзади по затылку как будто бы под кожей бегут мурашки, а потом зрение постепенно возвращается.

– Лучше? – прикладывает ладонь к моему лбу. – Вроде не горячая. Это что было?

– Мигрень. Все нормально, да, – так стыдно, боже… Конечно, были случаи, когда плохело даже на парах, шла на ощупь в подсобку и пила там таблетки или колола уколы, но сейчас он прям вообще все видел. – Спасибо, все уже хорошо. Сейчас будет еще лучше.

– Жестко как, – берет у меня бутылку, подносит к губам. – Блин, мне нельзя, сука. Может, в аптеку сходить или в “Красное и белое” за коньяком?

– В аптеку уже нельзя, – вдруг улыбаюсь я, виски действительно хороший, наверное. – А коньяк уже не нужен, спасибо.

– Тогда домой или…? – спрашивает, глядя на меня. – Или можем поехать куда и нажраться в хлам. Я компанию составлю. Короче, дело такое, я немного слышал ваш разговор. Громко ты разговаривала с ним. Блин, Марин, чем помочь?

– Ничем, – от слова “домой” передергивает, но ехать сейчас к Марине Васильевне вообще смысла нет. Не трезвая. Она меня как увидит… еще хуже будет. – Домой поеду.

Выбираюсь из машины, ныряю обратно, потому что забыла сумочку, черканув об него случайно филейной частью.

– Ой, прости, – так все неловко. И все он теперь знает. Точно, весь универ будет гудеть. – Я на метро.

– Да сядь ты, – хватает меня за руку. – Какое метро в таком состоянии? А мне потом всю жизнь себя жри живьем, если с тобой что. Довезу.

– Угу, меня зажует в эскалатор, – глупо хихикаю я и тут же прикрываю рот рукой.

– Хочешь поговорю с ним? – заводит мотор и дергано стартует. – Морду набью, если надо.

– Нет, ты что… – я в ужасе от одной только мысли об этом. – Как это выглядеть будет? Очень нехорошо будет выглядеть. Буду во всем виновата, а там Маруся. Боже, зачем я тебе все это говорю?

– Вероятно, потому что больше некому, – пожимает плечами и глушит мотор в моем дворе. – Дело твое, Марин, но если понадобится помощь, выговориться или нажраться вискаря, набери. Есть же мой номер, да?

– Есть, да, – вспоминаю, что когда-то давала ему свой, и он звонил, перед тем, как прийти на пересдачу. – Прости, что все вот это… Ну ты понял. Ты хороший.

Глубоко вздыхаю, как перед погружением в воду, и берусь за ручку двери.

– Да все путем, – не смотрит на меня. – Не хороший, просто тебе помочь захотелось. Вискарь забери.

– Значит, хороший, если захотелось, – вылезаю из машины. – Виски я куплю тебе новый, извини, что выпила. Только марку потом напомнишь, я совсем в них не разбираюсь.

Захлопываю дверцу и иду к подъезду. Кажется, с каждым шагом у меня на ногах добавляется по килограмму и идти все сложнее.