— Не буду разыгрывать этот фарс. Не буду притворяться, будто мы живём мирно и счастливо, когда совершенно очевидно, что это не так.

Муж наблюдал за мной с выражением такого дикого утомления на лице, будто ему в край осточертело слышать от меня подобные речи.

— Может, хватит строить из себя страдалицу? Я вообще не пойму, зачем раздувать из мухи слона и усугублять наше и без того незавидное положение. Да, мы охладели друг к другу, но разве это повод разваливать брак?

Эти слова вонзились мне в грудь ржавым гвоздём. Вонзились в самое сердце.

Вот, значит, как… Теперь он этого уже и не скрывает.

Меня затрясло. Мне захотелось ударить его, и побольнее.

— Охладели? — мой голос понизился на октаву. — Это ты охладел! Это ты полтора года назад приполз домой с какого-то пафосного корпоратива, смердя чужими духами! Отшучивался, что эскортницы были частью дресс-кода! Я смолчала. Ты не представляешь, как сложно мне это далось, но я смолчала. Меня ведь предупредили, что Вороновы не позволят выносить сор из избы. Я очень надеялась, что тот случай тебя образумит. Но это стало только началом…

Я поперхнулась и замолчала, со злостью вытирая рукавом мокрые щёки.

— А потом — понеслось. И это для тебя — «охладели»?

Сергей насупился.

— Слушай, после рождения Мишки ты меня к себе какое-то время вообще не подпускала…

— А тебе невдомёк, что после родов необходимо восстановление? — рявкнула я. — Ты в какой пещере живёшь?!

— Что-то слишком уж затянулось твоё восстановление! — Сергей будто только и ждал, когда можно будет снова перейти на повышенный тон. — У тебя то работа всё время съедала, то с сыном возня, то ещё какие-нибудь напасти! А я должен был причиндалы в узел связать и ждать-дожидаться, пока ты соизволишь?

Должно быть, так чувствует себя человек, получивший под дых. Горя и дрожа одновременно, я хватала ртом воздух, не находя слов для ответа.

Как он мог всё так исковеркать в своей голове? Выставить всё в таком чудовищном свете?

А после рождения сына, когда я уже знала, что из себя представляло семейство Вороновых, я была в шаге от тягчайшей депрессии. И только тогда начинала осознавать, что муж мне не союзник. Что против родни он никогда не пойдёт.

Ему не позволят. И сам он себе не позволят. Решит играть против семьи — и его без копейки оставят.

Господи, вспомнить только, что говорил…

Но я оборвала нить своих мыслей. Нет, Соня, не смей сейчас даже думать об этом. Не смей вспоминать. Иначе от осознания всего масштаба совершённой ошибки даже прогулка в окно уже не покажется таким уж неприемлемым вариантом.

— Выметайся отсюда, — бросила я.

— Что, правда колет глаза? — ощерился муж. — Привыкай, что придётся брать часть вины на себя.

— Ты… ничтожество. Сволочь блудливая, прикрывающая свои грязные похождения гнусными оскорблениями, — процедила я, гипнотизируя засос на его шее.

Один только вид этого свидетельства его преступления помогал мне держаться и не рассыпаться на осколки от сокрушительного осознания — я никогда не прощу его за сказанное.

— Какие виртуозные оскорбления, — осклабился муж. — Знаешь, Соня, ругай меня сколько хочешь, но лицо мы обязаны соблюдать. И мы будем его соблюдать, пока семья ведёт свой бизнес. Мы связаны обязательствами, ты и я. И этот брак — не просто брак, а витрина.

— Так что же ты тогда сам запускаешь камни в эту витрину? — выплюнула я, буквально вибрируя от душившего меня гнева.

— Какие глупости, — отмахнулся он. — Ничего я не запускаю.

Сама не ожидав от себя такого, я подскочила к нему, дёрнула за руку. Откуда только силы взялись, но подтащила к зеркалу почти напротив кровати. Подтащила, и глядя ему в глаза в отражении, ткнула пальцем прямо в засос.