– Спасибо, – благодарю запоздало и тихо.

– Всегда пожалуйста, – сияет так, будто я позволила ему себя поцеловать. – Виол, давай поговорим, обсудим… Ситуацию.

– Какую, Сев? – вскидываю голову. До этого хотелось съесть ещё закусочку в виде рулетика из баклажана с сырной начинкой, но теперь к еде пропал всякий интерес. А я её не пробовала и хотела узнать – получилось ли мне приготовить её так же, как в ресторане.

– Ви, – его обращение с каждым разом режет мне слух, – я понимаю, что тебе очень больно… Но ты тоже пойми, мне не легче. Я совершил ошибку, которую невозможно простить… И не знаю, как её исправить. Наверное, никак… Время не повернуть обратно. Дай мне хотя бы возможность попросить прощения.

– Проси, – бросаю грубо и задерживаю взгляд на мужском лице. Сева рвано вздыхает и вновь осматривает меня с ног до головы. – Ну? Чего молчишь? – получается совсем уж ядовито и яростно. Именно так я чувствую себя внутри.

Скорее всего, от такого давления почти бывший муж и слова не скажет. Его гордость, эго – уязвлены и растоптаны. Усмехаюсь собственной догадке. Но как же удивляюсь, когда Всеволод всё же произносит:

– Я очень люблю тебя и детей, Виолетта. И очень рад, что ты позволила мне с ними общаться… Моим поступкам нет оправданий. И я не смогу исправить своих ошибок, – вот это обязательно вечно повторять, интересно? – Но я всё равно искренне прошу у тебя прощения за то, что причинил столько боли.

– Всё? – несмотря на то, что Сева явно переступает через себя, продолжаю язвить. Знаю, что он ничего мне не сделает, даже если я выведу его из себя. Теперь точно не сделает. – Ты знал, что я для тебя всё сделаю. Похудею, рожу, снова похудею, приготовлю завтрак, обед, ужин, вечером надену новенький комплект белья и буду с нетерпением тебя дожидаться… Мне интересно, что же такого сделала Марина, что смогла меня затмить? – меня явно несёт, но остановиться уже не могу.

– Виол… – с сожалением зовёт когда-то любимый и родной человек. А меня снова тошнит от него. Противно находиться в одном доме и хочется, чтобы он поскорее ушёл.

– Что она сделала, чтобы ты позволил себе говорить, что я и рядом с ней не стою? – захлёбываюсь от собственных эмоций, но, на удивление, не плачу. Неотрывно смотрю Севе в глаза. Он сглатывает и отвечает:

– Прости, малыш, – поднимается со стула и уже через секунду оказывается возле меня. Разворачивает меня к себе за плечи. Нежно гладит по щеке, волосам, цепляет за подбородок. Позволяю ему это, но ничего, кроме отвращения, не чувствую. – Прости, – повторяет еле слышно и с надрывом. Словно ему действительно жаль. – Я такой идиот… Я, правда, очень тебя люблю… Скажи, что мне сделать, чтобы ты…

– Уходи, – прерываю его речь и осознаю, что его оправдания мне надоели. Ну, вот правда… Разве он не знал, что я никогда не прощу измену? И если бы ещё одну… А ведь он спал с этой Мариной полгода. И, может, не только с ней.

– Ви, – вновь зовёт и, наклонившись, целует в лоб, – я обязательно докажу тебе, что я люблю тебя и малых больше всего на свете. Клянусь, – обещает больше себе, нежели мне.

Выворачиваюсь из его рук и встаю со стула. Собираю посуду и несу её в раковину. Зову детей, чтобы вышли попрощаться с отцом. Всё-таки насчёт того, что он любит наших деток, я не сомневаюсь. Папа из него то, что надо.

Я радуюсь только тому, что не такая уж взрослая Ангелина приняла то, что мы будем жить отдельно от папы, легко. Будто бы и нет в этом никакой проблемы. Только вот Костик… Явно привязан к Севе намного больше. Может, потому что он младше? Или для мальчиков очень важен папа? Не знаю.