***

– Раскрути меня изо всех сил! Я не боюсь! – визжу от уже и так приличной скорости.

– Маргошка, вот ты дурочка, закружишься, навернёшься! – подначивает меня Гром, но крутит всё быстрее и быстрее.

А потом я и правда, как пьяная, а он подхватывает меня на руки, усаживает на лавочку.

– Вот ты дурёха. Я же говорил! – журит он меня.

– Я хочу пойти на балет. А там балерины крутятся-крутятся-крутятся, и не падают. Мне нужно тренироваться, – заявляю упрямо.

– Какой тебе балет, Маргоша, у тебя фигура сочная, как персик, – смеётся он.

– Что, ты считаешь меня жирной? – смотрю на него хмуро.

– Нет, я считаю тебя классной. А балерины эти, как палки, тебе такой не стать.

Соскакиваю, чтобы доказать, что могу как балерина крутиться. Но мир вокруг ещё качается, не рассчитываю движение и трескаюсь об лавочку коленкой.

– Ай, чёрт, как больно, – со слезами опускаюсь назад на лавку…

***

– Ну и чего ревём, Маргоша?

Кто-то садится рядом. Я даже не сразу понимаю, что это происходит в реальности, а не в моих воспоминаниях, потому что голос до боли похож.

– Миша, – поражённо смотрю на него. Нет, не на мальчика, на взрослого, сильного мужчину, который садится со мной рядом. – Откуда ты? – оглядываюсь.

– Оттуда, – буркает он.

– А где…

– Охранник твой? Где, где… Тебе в рифму ответить? Не парься, короче. Отвлёкся мужик.

– А как ты здесь оказался?

– Домой ехал. Я ведь живу рядом, оказывается, – с упрёком в голосе говорит он.

– А да, – торможу. – Я и забыла.

– Ничего не хочешь мне рассказать? – смотрит он с пренебрежением на мой живот.

– Нет, не хочу, – одёргиваю платье. Становится очень неприятно от этого его колючего взгляда, как будто я в чём-то виновата.

– Как ты выросла-то за месяц, – ехидно усмехается он.

– Да, тогда ещё не видно было, – сочиняю на ходу, – срок маленький был…

– Поэтому ты бухала как не в себя и тягалась ночами по улице? – тон его такой ледяной и пренебрежительный. – А сейчас чего ревёшь? Беременные заёбы?

– Да, именно так! – возмущённо поджимаю губы.

– Ну, у вас у баб бывает и на ровном месте, а уж на гормонах…

– Вижу, ты в этих вопросах разбираешься. Нахлебался?

– Да было дело, – отмахивается.

Представляю его Настасью с животиком и улыбкой. Интересно, он опекал её, или вот такой же грубый был, как сейчас со мной?

В любом случае мне жутко неприятно, хочется закончить этот разговор. Но Громов продолжает сверлить меня недовольным взглядом.

– Я только не пойму, почему не сказала тогда? – снова кивает на живот. – Я ж тебя сбил, ты головой треснулась, а если бы случилось чего? – выговаривает мне, как непослушному ребёнку.

– Всё обошлось, – отворачиваюсь.

– А ты хотела, чтобы не обошлось? Тебе ребёнок не нужен или что? И чего утром сбежала? К мужу понеслась, как в голове прояснилось? – каждая его фраза как хлыст.

Вытираю слёзы, хоть обида внутри начинает душить ещё сильнее. Не совсем понимаю, зачем Громов здесь появился, но чувствую исходящую от него ледяную злость.

А мне и самой хочется ему предъявить за враньё. Но какой в этом смысл?

– Так, Миша, я отчитываться перед тобой не собираюсь, – встаю, хочу уйти.

– Сядь! – обрывает он меня. – Объясни мне, убогому. Я не понимаю, – цедит он.

– Тебе и не надо. Тебя вон, Настасья с дочкой ждут, – вздёргиваю подбородок, всё же не удержавшись от претензий.

– Ждут, тут ты права, – и не думает отрицать он, – но сейчас не о них. Я тебе вопрос задал: почему не сказала тогда, что в залёте? Или ты не хочешь рожать, я не догоняю?

– Мы тогда просто с мужем поругались, ну и я повела себя глупо…

– Глупо себя вести – это у всех баб в крови, но… не настолько же? – расстреливает меня тёмными глазами.